Совершенно неожиданно пришла счастливая мысль: он должен прочесть лекцию, ну, например, на тему «Влияние перегрузок на организм пилота при взлете и посадке». Ведь он располагает новейшими данными по этим вопросам. Платон Григорьевич посоветовался с Шаповаловым, и тот его поддержал.

– Правильно, – сказал он. – И немного напугайте их, Платон Григорьевич. Иной раз так садятся, что страшно смотреть со стороны. Лихой народ.

Было вывешено объявление, и в семь часов вечера Платон Григорьевич вошел в зал. За столом президиума сидели полковник Ушаков и Борис Дмитриевич Ладожский. При появлении Платона Григорьевича Ладожский поднялся во весь свой богатырский рост и, постукивая по графину каким‑то твердым предметом («Уж не перечницей ли?» – подумал Платон Григорьевич), объявил:

– Товарищи, сейчас мы прослушаем лекцию нашего уважаемого Платона Григорьевича. Лекция, как вы знаете, на тему о воздействии больших перегрузок на организм пилота. Так как летать приходится почти всем присутствующим, то мы пригласили в этот зал не только пилотов, но и технический персонал. Просим вас, Платон Григорьевич.

Лекция была выслушана с большим вниманием, но чувство опытного лектора подсказывало Платону Григорьевичу, что собравшиеся особенно не заинтересовались его сообщением. Какая‑то неясная замедленность реакции аудитории, чуть слышный шепоток в самых интересных, по мнению самого Платона Григорьевича, местах; почти полное отсутствие вопросов, непроницаемое лицо весельчака Ладожского – все это говорило о том, что лекция не достигла цели. «Что‑то оказалось упущенным… Но что?» – думал Платон Григорьевич, под шум сдержанных аплодисментов сходя в зал.

– Все свободны, – объявил полковник Ушаков. – Еремин и Кожемяков, останьтесь и разыщите кассету со вторым учебным фильмом.

– Мы сейчас вам кое‑что покажем, – сказал Ушаков Платону Григорьевичу. – Это займет немного времени.

Раздвинулся занавес, и Платон Григорьевич увидел большой киноэкран. Погас свет, и на экране вспыхнула и погасла надпись:

«Взлет и посадка летательных аппаратов, снабженных компенсатором. Часть вторая».

– Летательный аппарат, снабженный компенсатором, – гулко раздался в пустом зале голос диктора, – лишен тех существенных недостатков, которые органически присущи реактивному способу полета…

На экране показалась ракета, и диктор подробно стал объяснять, почему ракета должна в кратчайший срок сжечь максимальное количество топлива, чтобы достичь космических скоростей движения.

– В отличие от ракеты летательный аппарат с компенсацией тяготеющей массы способен выйти в космос практически на любой скорости, что почти полностью исключает всякую перегрузку на взлете или при посадке, – продолжал диктор.

Платон Григорьевич увидел, как в знакомый контур реактивного самолета «погружается» цилиндрическое устройство диаметром в метр‑полтора. Затем появился график взлета‑посадки.

– Достаточно небольшой перегрузки на взлете, всего лишь в одну десятую величины земного ускорения, чтобы обеспечить подъем аппарата в стратосферу. В дальнейшем, – эти слова диктора сопровождались четкой надписью на экране, – избыток ускорения снимается, так как с подъемом величина притяжения летательного аппарата к Земле начинает уменьшаться. В силу этого непрерывно растет эффективное ускорение, сообщаемое летательному аппарату компенсатором, без какого‑либо ощущения перегрузки…

Серебристая точка, изображавшая самолет, пачала все более и более ускоренное движение вверх. Где‑то сбоку замелькали четкие цифры, показывающие нарастание ускорения и скорости, и вдруг одна из группы последних цифр как бы надвинулась на Платона Григорьевича.