- Молчали, слушали, как мы с женой перебраниваемся, и не подали голоса - вот за это и поплатились,- произнес он опять, несколько помолчав.- А мы не виноваты. Мы приняли вас за француженку.

- Еще смеете оправдываться! Невежа! Кругом виноват и оправдывается!- продолжала усатая дама.- И вы невежа, и ваша супруга невежа!

- Вот и сквитались. Очень рад, что вы нас обругали.

- Нет, этого мало для таких нахалов.

- Ну, обругайте нас еще. Обругайте, сколько нужно - вот и будем квит.

- Я женщина воспитанная и на это не способна.

Она отвернулась, прилегла головой к спинке вагона и уж больше не выговорила ни слова.

Глафира Семеновна стала приходить в себя. Она тяжело вздохнула и покрутила головой. Через минуту она вынула носовой платок, отерла влажный лоб и взглянула на мужа. На глазах ея показались слезы, до того ей было досадно на себя. Муж подмигнул ей и развел руками. Затем она попробовала улыбнуться, но улыбки не вышло. Она кивнула головой на отвернувшуюся от них усатую даму и опять тяжело вздохнула. Николай Иванович махнул жене рукой: "дескать, брось". Они разговаривали жестами, глазами. Собаченка, лежавшая на коленях усатой дамы, видя, что Николай Иванович машет руками, опять зарычала. Усатая дама, не оборачиваясь, слегка ударила ее по спине.

- Вот дьявольская-то собаченка!- прошептал Николай Иванович, наклоняясь к жене.

Та ничего не отвечала, но достала из саквояжа флакон со спиртом и понюхала спирт. Очевидно, она волновалась.

- Успокойся... Все уладилось...- опять шепнул муж, наклоняясь к ней и кивая на усатую даму.- Спит,- прибавил он.

- Как обманулись! В какой переплет попали!- прошептала наконец и Глафира Семеновна.

- Еще смирна она. Другая-бы как заголосила,- отвечал супруг шопотом и опять махнул рукой.

Махнула рукой и супруга, несколько повеселев, и принялась есть грушу себе в утешение.

Покончив с парой груш, она стала дремать и, наконец, улеглась на диван, поджав ноги. Клевал носом и Николай Иванович. Вскоре они заснули.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда супруги Ивановы проснулись, поезд стоял. Дверь их купэ со стороны, где сидела усатая дама, была растворена, но ни самой дамы, ни ея собаки не было. Не было и ея вещей в сетках. Шел дождь. Завывал ветер. По платформе бегали кондукторы и кричали:

- Bayonne! Bayonne!

- Что это? уж не приехали-ли мы в Биарриц?- спрашивал жену Николай Иванович, протирая глаза.

- А почем-же я-то знаю? Надо спросить,- отвечала та.

Но спрашивать не пришлось. В их вагон вскочил обер-кондуктор в плаще с башлыком, спросил у них билеты, отобрал их и сообщил, что через пятнадцать минут будет Биарриц.

- Ну, слава Богу!- пробормотала Глафира Семеновна.- Скоро будем на месте. Но какова погода!- прибавила она, кивнув на окно, за которым шумел дождь.

- Каторжная - отвечал муж.

- А усатая ведьма провалилась?

- На какой-то станции исчезла, но на какой, я не знаю, я спал.

- Да и я спала. И как это мы не могли понять, что эта усатая морда русская!

- Да ведь она притворилась француженкой. Даже собаченке своей сказала по-французски: "куш".

- С собаками всегда по-французски говорят.

Глафира Семеновна суетилась и прибирала свои вещи, связывала ремнями подушку, завернутую в плед.

Поезд опять тронулся. Николай Иванович опять вспомнил о Коньяке.

- Ах, Коньяк, Коньяк!- вздыхал он.- Какой город-то мы мимо проехали! О Бордо и Ньюи я не жалею, что мы в них не заехали, но о городе Коньяке..

- Молчи пожалуйста. И без Коньяка нарвались и вляпались, а уж возвращались-бы из Коньяка, так что-же-бы это было!

- Да ведь ты-же назвала, а не я, эту усатую мадам ведьмой.