Глафира Семеновна схватила флакон одеколона и стала примачивать себе укусы.

- Примочи и мне, душечка.

- Поди ты! Отстань... Ты мужчина... Дай мне прежде себя-то сохранить. Ты даже хвастаешься разными синяками и волдырями. Какого-то электрическаго угря для своего синяка сочинил. Боже мой! Что-же это с губой-то! Ее совсем разворачивает. Ну, на что я завтра буду похожа! И лоб, и губа...

Глафира Семеновна была в отчаянии.

- Да не вертись ты около меня!- крикнула она на мужа.- Иди и ставь самовар! Камин уже прогорел давно.

Супруг отправился к самовару. У камина не было ни щипцов, ни лопатки, чтобы достать углей. Угли он придумал доставать имевшейся у них дорожной столовой ложкой, которую привязал на свою трость. Затем, когда угли были наложены, он взял свой сапог, надел его голенище на трубу и принялся сапогом раздувать самовар.

- Совсем, как Робинзон Крузе на необитаемом острове!- говорил он про себя.- Ни углей, ни щипцов, ни лопатки и даже нечем раздуть самовара. Приехали в столицу европейскаго государства, и в этой столице не знают, для каких потребностей самовар существует. Хвастаются, что знают его назначение, а сами вместо кипятку чай в нем варят. Дикие... Впрочем, и то сказать: уж если Манзанарес за реку считают, то где им знать, на какую потребу самовар надобен!

Вскоре самовар закипел, хотя и наполнил комнату угаром от непрогоревших угольев. Пришлось отворить окна. Николай Иванович быстро распахнул их, остановился у одного из них и, смотря на окна на противуположной стороне, произнес:

- Глаша, смотри... Вон вышла какая-то испанка на балкон и должно быть ждет серенады.

- А ну ее к чорту эту, серенаду с испанкой!- раздраженно проговорила Глафира Семеновна, продолжавшая примачивать одеколоном губу и лоб.- Из-за отыскивания этих проклятых серенад нас и искусали шпанския мухи. Не мерещись тебе эти серенады - не понесло-бы нас в сквер, к фонтану.

- Мне кажется, душечка, что к завтра все это пропадет. Я про укусы...- осмелился заметить супруг.

- Как-бы не так. Нет, уж я по укусам наших мошек знаю, что на другой день опухоль всегда больше бывает, а тут шпанская муха. Да закрывай ты окно-то! А то к нам и в комнату эта шпанская мерзость налетит.

Через десять минут супруги сидели друг перед другом за чаем. На столе пыхтел самовар. Теперь уж Николай Иванович примачивал себе на лице укусы москитов, смотрел на вздутую губу жены и говорил:

- И дернула меня, в самом деле, нелегкая потащить тебя в этот проклятый сквер!

Глафира Семеновна слезливо моргала глазами.

- Тебе-то ничего эти укусы. Тебе волдырь под другим глазом даже хорошо для симметрии...произнесла она.- А каково мне-то!

LXXV.

Супруги Ивановы проснулись на другой день довольно рано. Когда Николай Иванович открыл глаза, Глафира Семеновна сидела уже на своей высокой кровати, свеся ноги, и всхлипывала. Он быстро вскочил и тоже сел на своей кровати.

- Что такое, душечка? О чем ты?- испуганно спрашивал он жену.

- О чем! Посмотри, как у меня губа распухла,- отвечала Глафира Семеновна.- Завез ты меня в поганое место, где шпанския мухи кусаются хуже собак. Ну, как я сегодня на улицу покажусь? Как к столу выду! Сегодня опухоль даже больше, чем вчера. А мы, к тому-же, утром должны ждать гостя, флотскаго капитана.

- Опухоль, Глашенька, скоро пройдет. Об этом не стоит плакать. Ведь у меня тоже глаз запух, запух и нос с одной стороны.

- Ты и я! Разве можно так разсуждать! Ты мужчина, а я женщина. Наконец, этот молодой флотский капитан... Ну, что он подумает!

- Да брось ты капитана! Его можно и не принять.

- Знаешь что... уж не послать-ли за доктором? Может быть, это даже и не шпанския мухи, а какой-нибудь ядовитый микроб нас искусал.

- Да пошлем, пожалуй... А только я не думаю, чтоб это был микроб.