- Так ведь это так у нас в России, а в Испании может быть совсем напротив...

- Да пошлем, пошлем, пожалуй, за доктором,- согласился супруг и стал одеваться.

Одевалась и Глафира Семеновна.

- Умываться-ли уж мне? Может быть, эту опухоль мочить вредно?- слезливо говорила она и прибавила:- И зачем мы в такое место заехали! Ни красы здесь, ни радости.

- От холодной воды, я думаю, будет лучше. Всякая опухоль от холодной воды опадает,- дал ответ супруг.- Постой, я первый умоюсь и на себя посмотрю, что выйдет.

Он начал умываться и, плескаясь водой, говорил:

- Приятно... Совсем приятно... Знаешь, даже зуд пропадает, да и опухоль делается как будто меньше. Большое облегчение. Советую и тебе также хорошенько умыться.

- Покажись-ка сюда,- сказала супруга, посмотрела на мокрое лицо мужа, улыбнулась и проговорила:- Эка рожа! Чертей с тебя писать.

- Зачем-же так?- обиделся Николай Иванович.- Ведь и я про тебя могу сказать также... Ведь и у тебя физиономия-то очень подгуляла. А губа совсем коровья...

- Ну, ну... Не сметь этого говорить! В моей губе виноват ты... Ты потащил меня в этот поганый парк отыскивать проклятыя серенады. И зачем тебе эти серенады!

- Позволь, душечка... В Испанию приехали и вдруг серенад не слыхать! Ведь затем только и стремились сюда... А умыться тебе все-таки советую. Я чувствую облегчение.

Начала умываться и Глафира Семеновна.

Минут через десять супруги были в утренних костюмах и звонили в электрический звонок. Вбежал корридорный в пиджаке и в туфлях, поклонился супругам, произнес "буенос диас" и бросился к самовару.

- Постой, постой...- остановил его Николай Иванович.- Мадам сюда пусть придет... Мадам франсез... с усами... Мусташ...

И он показал рукой на усы.

Корридорный, думая, что он разсказывает об укусах на своем лице, качал с сожалением и участливо головой, бормотал что-то по-испански и смотрел на лица то одного, то другого супругов. Николая Ивановича это взбесило.

- Вон! Алле!- закричал он, указывая на дверь и даже топнул ногой.

Корридорный быстро скрылся.

Супруги начали снова звонить. Явилась черномазая горничная. Взглянув на лица супругов, она уж прямо стала всплескивать руками и, тараторя по-испански, восклицала:

- А, сеньора! А, кабалеро! Санта Мария! Санта Барбара!

- Чего ты, испанская дура! Чего ты!- закричал на нее Николай Иванович по-русски.- Иди и позови нам хозяйку. Мадам... Понимаешь ты, мадам... Мадам франсез... Алле...

И он даже выпихнул горничную за дверь.

- Что за народ безпонятливый!- проговорила Глафира Семеновна.- Нас турки лучше понимали, когда мы были в Константинополе.

Горничная, однако, привела свою мадам-распорядительницу. Та вошла и тоже ахнула на искусанныя физиономии супругов и сообщила, что это "моске" их искусала, то-есть москиты.

- Ну пансон, ке се сон муш эспаньоль,- сказала ей Глафира Семеновна.

- Нет, нет, мадам... Это москиты,- отвечала ей усатая француженка.

- Е медесен? Фотиль медесен? Доктор?

- Нет, нет, мадам, зачем доктор? Я вас сама вылечу. Нужен уксус... Вы понимаете, уксус. Я сейчас вам принесу.

- Мерси, мерси, мадам...- благодарила ее Глафира Семеновна и прибавила:- И кстати, самовар! Но вот в чем дело...

И тут, насколько могла, она разсказала француженке, что им нужно иметь самовар не с вареным чаем, а только с горячей водой.

- С горячей водой? Сси, сси... А я думала,

что вам нужно самовар с чаем, как русские пьют. - Да русские никогда не делают чай в самоваре, никогда... Пожалуйста только горячей воды.

Француженка недоверчиво покачала головой, но сказала: "хорошо, мадам", и удалилась вместе с горничной, которая унесла самовар.