- Ах, Бордо, Бордо! Но о Борде я не жалею. Но вот за город Коньяк - никогда я себе не прощу...

- Да уж слышали, слышали. Я думаю, что пора и бросить. Надоел,- оборвала его супруга.

- Эдакий знаменитый винный город...

- Брось, тебе говорят, иначе я погашу свечи и лягу спать.

- Хорошо, я замолчу. Но я удивляюсь твоей нелюбознательности. Женщина ты просвещенная обездила всю Европу, а тут в Коньяке, который лежал нам по пути, имели мы возможность испробовать у самаго источника...

Глафира Семеновна задула одну из свечей.

- Не замолчишь, так я и вторую загашу,- сказала она.

- Какая настойчивость! Какая нетерпеливость!- пожал плечами муж и зажег погашенную свечку.

- Надоел... Понимаешь ты, надоел! Все одно и то-же, все одно и то-же... Коньяк, Коньяк...

- А ты хочешь, чтобы я говорили только об однех твоих шляпках, купленных тобой в Париже?...

- Как это глупо!

Глафира Семеновна, кушавшая в это время грушу, разсердилась, оставила грушу недоеденною и начала ложиться спать.

Николай Иванович умолк. Он поел, зевал и стал тоже приготовляться ко сну, снимая с себя пиджак и жилет.

На дворе по прежнему ревела буря, ветер завывал в каменной трубе, а дождь так и хлестал в окна, заставляя вздрагивать деревянныя ставни, которыми они были прикрыты.

- Погода-то петербургская, нужды нет, что мы в Биаррице, на юге Франции,- сказал он.

- Не забудь запереть дверь на ключ, да убери свой бумажник и паспорт под подушку,- командовала ему супруга.

- Ну, вот... Ведь мы в гостиннице. Неужели уж в гостиннице-то?..- проговорил супруг.

- А кто ее знает, какая это гостинница! Приехали ночью, не видали ни людей, ни обстановки. Да наконец, давеча сам-же ты говорил, что, может быть, эта гостинница находится где-нибудь на окраине города, в захолустье. Сундук давеча внес к нам в комнату совсем подозрительный человек, черный как жук, и смотрит изподлобья.

- Хорошо. Вот этого совета послушаюсь.

Николай Иванович положил под подушку часы, бумажник и стал влезать на французскую высокую кровать, поставив около себя, на ночном столике, зажженную свечку.

В трубе опять завыло от новаго порыва ветра.

- Холодновато, холодновато здесь на юге,- пробормотал он, укрываясь по французскому обычаю периной.- Как мы завтра в море-то купаться полезем? Поди, и вода-то теперь от такого ветра холодная, такая-же как у нас в Петербурге.

- Ну, вот... Ведь здесь купаются в костюмах, а костюмы эти шерстяные. В костюмах не будет так уж очень холодно. Все-таки в одежде,- отвечала Глафира Семеновна.

Через пять минут супруги спали.

IX.

Ночью утихла буря, перестал дождь и на утро, когда Николай Иванович проснулся, он увидел, что в окна их комнаты светит яркое южное солнце. Он проснулся первый и принялся будить жену. Глафира Семеновна проснулась, потянулась на постели и сказал:

- Всю ночь снились испанские разбойники. В чулках, в башмаках, в куртках, расшитых золотом и с ножами в руках. Все будто-бы нападали на нас. А мы в лесу и едем в карете. Но я почему-то не пугалась. Да и не страшные они были, а даже очень красивые. Нападают будто на нас и трубят в рога.

- Это ветер всю ночь завывал, а тебе приснилось, что в рога трубят,- заметил Николай Иванович.

- А один будто-бы с головой, повязанной красным платком... Точь в точь, как мы видели в опере... А один из них ворвался в карету, схватил меня на руки и понес будто-бы в лес.

Николай Иванович покрутил головой.

- И всегда тебе мужчины снятся, которые тебя на руках таскают,- проговорил он: - Но я молчу. А приснись мне испанки, так ты-бы уж сейчас набросилась на меня от ревности, хотя-бы я ни одной из них на руках и не таскал,

- Полно врать-то! Когда-же это я за сон?.. На дворе, кажется, хорошая погода?- спросила она.