- Прелестная. Солнце светит во всю...

Он отворил окно и сквозь пожелтевшую уже листву платана увидал голубое небо, а между двумя домами виднелся кусок морской синевы. Не взирая на восемь часов утра, уличная жизнь уже началась. Сновал народ по тротуару, проезжали извозчики в пиджаках, красных галстуках и в испанских фуражках без козырьков с тульями, надвинутыми на лоб. Везли каменный уголь в телеге, запряженной парой рыжих быков с косматыми гривами между рогов, тащился серый осел с двумя корзинками, перекинутыми через спину, в которых был до краев наложен виноград. Щелкали бичи, бежали в школу мальчики с связками книг, пронзительно свистя в свистульки или напевая какие-то разудалые мотивы. В домах через улицу были уже отворены магазины. Николай Иванович увидал газетную лавку, кондитерскую с распахнутыми настеж дверями и наконец вывеску "Hotel de l'Europe".

- Знаешь, Глаша, ведь мы хоть и на удачу приехали в эту гостинницу, а остановились в центре города, да и море от нас в ста шагах. Вон я вижу его,- проговорил Николай Иванович.

- Да что ты!- воскликнула Глафира Семеновна и тотчас-же, воспрянув из постели, принялась одеваться.- Неужели видно море?

- Да вот оденешься и подойдешь к окну, так и сама увидишь.

- А купающихся видно? Ведь тут так прямо на виду у всех, без всяких купален и купаются мужчины и женщины. Мне Марья Ивановна разсказывала. Она два раза ездила сюда.

- Нет, купающихся-то не видать. Да ведь рано еще.

Глафира Семеновна торопилась одеваться. Она накинула на юбку утреннюю кофточку и подскочила к окошку.

- Быки-то, быки-то какие с косматыми головами! Я никогда не видала таких. Шиньоны у них,- указывала она на пару волов, тащущих громадную телегу со строевым лесом. Смотри-ка, даже собака тележку с цветной капустой и артишоками везет. Бедный пес! А кухарка сзади тележки под красным зонтиком идет. Должно быть, что это кухарка... Вот за этого несчастнаго пса я уже нахлестала-бы эту кухарку. Вези сама тележку, а не мучь бедную собаку. Смотри, собака даже язык выставила. Нет здесь общества покровительства животным, что-ли?

Но Николай Иванович ничего не ответил на вопрос и сам воскликнул:

- Боже мой! Михаил Алексеич Потрашов на той стороне идет!

- Какой такой Михаил Алексеич?

- Да доктор один русский... Я знаю его по Москве. Когда езжу в Москву из Петербурга, так встречаюсь с ним в тамошнем купеческом клубе. Вот, значит, здесь и русские доктора есть.

- Еще-бы не быть! Я говорила тебе, что теперь здесь русский сезон,- отвечала супруга.

- И еще, и еще русский!- снова воскликнул муж.- Вот Валерьян Семеныч Оглотков, переваливаясь с ноги на ногу, плетется. Это уж наш петербургский. Он лесник. Лесом и бутовой плитой он торгует. Смотри-ка, в белой фланелевой парочке, белых сапогах и в голубом галстуке. А фуражка-то, фуражка-то какая мазурническая на голове! У нас в Петербурге солидняком ходит, а здесь, смотри-ка, каким шутом гороховым вырядился! Батюшки! Да у него и перчатки белыя, и роза в петлице воткнута! Вот уж не к рылу-то этой рыжей бороде англичанина из себя разыгрывать,- прибавил Николай Иванович и сказал жене:- Однако, давай поскорей пить кофей, оденемся, да и пойдем на берег моря. Все вниз к морю спускаются. Туда и доктор Потрашов пошел, туда и Оглотков направился.

Он позвонил и приказал явившейся на звонок горничной, чтобы подали кофе.

- Женская прислуга здесь, должно быть,- проговорил он.- Люблю женскую прислугу в гостиннице и терпеть немогу этих чопорных фрачников лакеев с воротничками, упирающимися в бритый подбородок. Рожа, как у актера, и надменная, пренадменная. То-ли дело молоденькая, миловидная горничная, кокетливо и опрятно одетая! В чепчике, в фартучке... Люблю!

- Еще-бы тебе не любить горничных! Ты волокита известный...- пробормотала жена.

- Ну, вот видишь, видишь - подхватил супруг.