У танцующих, между тем, танец делался все бешенее и бешенее. Дамы то вытягивались во весь рост, поднимая кверху длинныя, работающия кастаньетами руки, то почти совсем пригибались к полу. Мужчина-танцор между ними только делал позы и бил в тамбурин. Кастаньетам и тамбурину начала помогать публика, ударяя в ладоши, и уж совсем заглушила гитару.

Танец трио, наконец, кончился. Гром рукоплесканий. Капитан, тоже аплодировавший, торжественно взглянул на супругов, как-бы спрашивая их:- "каково?" и при этом прибавил:

- Перви национальни танцовки!

Николай Иванович был разочарован и сказал жене:

- Я думал, не ведь что будет. А такие-то испанские танцы мы и в Петербурге по "Аркадиям" видели.

- На тебя не угодишь...- огрызнулась супруга.

Но вот поднялась со стула третья танцовщица и выдвинулась на край эстрады перед публикой. Постукивая под такт гитары кастаньетами и сделав несколько поз, она заметалась в бешеном вихре и, сделав круга три по эстраде, быстро вскочила на большой стол и уже продолжала танцевать на нем. Позы ея действительно были полны пластики. Трудно было оторвать взор от этой грациозной женщины. Вдруг Николай Иванович воскликнул:

- Падре Хозе! Какими это судьбами?

Капитан и Глафира Семеновна обернулись и действительно увидели добродушное лицо старика-монаха. Он был, однако, не в монашеском платье, а в черном сюртуке и в шляпе сомбреро с большими полями.

На восклицание Николая Ивановича старик-монах таинственно погрозил ему и прошептал:

- Тс, сеньор Иванов. На эти места я не падре, а Алварец - и все... Ни-ни - падре...

- Понимаю, понимаю. Вы здесь переодевшись. Так, так... Ну, будем вас за светскаго считать,- сказал Николай Иванович.- Садитесь, пожалуйста... Винца?

- А нам сказали, что вы уж сегодня уехали в Барцелону,- проговорила Глафира Семеновна.- Нам капитан сказал.

- Я есмь едит у Барцелона заутра десять часи. Но я хотел ехать сегодня,- отвечал монах.- Но вечер я хотел сделать мине маленько удовольстви - и вот...

Старик был как будто сконфужен за свое появление.

- Ничего, ничего, кабалеро Хозе. Все мы люди, и все мы человеки...

Николай Иванович хлопнул монаха по-коленке.

Капитан разговаривал с монахом по-испански и, наконец, обратился к Глафире Семеновне:

- Ах, мадам, и я должна ехать завтра в Барцелоне.

- Так что-ж, и мы поедем. Что нам здесь в Мадриде делать? Уж все пересмотрели. Достаточно с нас,- отвечала Глафира Семеновна.- Муж ведь обещался к вам ехать, в Барцелону - вот мы и поедем к вам. Падре... Пардон, мосье Алварец, ведь к вам в Барцелону собираемся,- обратилась она к монаху.

Тот приложил руку к сердцу и поклонился.

- Я будет очень счастлив, мадам,- сказал он.

- Николай Иваныч, так завтра...- лебезила Глафира Семеновна перед мужем.- Если завтра, то и нам пора уезжать отсюда. Вы говорите, что завтра надо ехать в десять часов утра, капитан?

- Да, да... У меня служба на... на корабль... Мой стари друг говорит: есть телеграм для меня.

- Так едем, супруг любезный?

- Хорошо, хорошо. Признаться, мне здесь понадоело,- был ответ супруга.- Вот хоть-бы и эти танцы... Ничего особеннаго... Все это мы видели в Петербурге, в увеселительных садах, когда к нам испанския танцорки приезжали. Но как падре Хозе здесь появился - это меня просто удивляет,- обратился Николай Иванович к старику-монаху.- Как из земли вырос.

- Тс...- прошептал опять старик, наклонясь к нему.- Падре в кафе - нет. Я купец... Купец от оливкова масло.