— Команды эскадръ Англiи, Францiи и Союза Coветскихъ Соцiалистическихъ Республикъ, собравшись на чрезвычайныя собранiя, единогласно постановили: — требовать отъ адмираловъ и офицеровъ исполненiя ихъ долга передъ пославшими ихъ демократiями означенныхъ странъ и Лигой Нацiй. Они требуютъ незамедлительнаго уничтоженiя огнемъ острова, занятаго имперiалистами, заклятыми врагами трудового народа, милитаристами, готовящими ужасы новой мiровой войны.

Рабочiе всего мiра взываютъ къ совести офицеровъ союзныхъ эскадръ и требуютъ отъ матросскихъ командъ железной дисциплины и жестокаго наказанiя людямъ, помыслившимъ уничтожить советскiй союзъ. Да здравствуютъ Советы трудящихся! …

Кровавокрасные огни мятежа загорелись на клотикахъ мачтъ. На англiйскомъ крейсере раздавалось нестройное пенiе «интернацiонала».

Въ четыре часа утра адмиралы и старшiе офицеры, на этотъ разъ сопровождаемые выборными отъ матросскихъ командъ вновь собрались на флагманскомъ корабле. Подавленный и уничтоженный, въ эту ночь точно постаревшiй на много летъ вышелъ къ нимъ Флислингъ. Онъ согнулся и опустился. Пухлыя щеки обрюзгли и были нездороваго буро-малиноваго цвета. Заплывшiе жиромъ глаза были тусклы. Французскiй адмиралъ старался ни на кого не глядеть. Въ открытые иллюминаторы смотрела темная, поздняя тропическая ночь. Въ нихъ несся глухой гомонъ не спящихъ, волнующихся командъ, слышались нестройныя песни, крики угрозъ и свистки. На советскихъ судахъ оркестры играли «Интернацiоналъ». Комиссаръ советской эскадры самодовольно потиралъ руки и не могъ скрыть своего торжества. Онъ нагло оглядывалъ офицеровъ.

Никто не садился. Адмиралъ Флислингъ стоялъ у дверей каюты.

— Господа, — сказалъ онъ. Его голосъ звучалъ хрипло и печально. — Я принужденъ покориться обстоятельствамъ. Уступить насилiю. Вопросъ о законности или незаконности того, что произошло мы будемъ решать, когда вернемся въ свои порты. Сейчасъ я принужденъ исполнить желанiя … требованiя командъ … Приказываю съ восходомъ солнца, съ подъемомъ флаговъ, пробить на судахъ боевую тревогу и открыть огонь по острову.

— Если надъ островомъ не будетъ белаго флага, — сказалъ тихо, но какъ то особенно внушительно прозвучалъ его голосъ — адмиралъ де-Периньи. Онъ видимо сильно страдалъ и съ трудомъ скрывалъ то, что происходило въ его душе.

— Или … краснаго, — воскликнулъ, съ прерывистымъ хохотомъ торжества комиссаръ.

— Ну, этого, надеюсь, вы никогда не дождетесь, — мрачно сказалъ Флислингъ. — Мы будемъ стрелять только по Русскому флагу.

— Приказъ объ открытiи огня французскимъ кораблемъ будетъ отданъ моимъ заместителемъ, — грустно сказалъ адмиралъ де-Периньи. — Я подаю въ отставку… — Онъ повысилъ голосъ: — я не могу отдать приказа объ открытiи огня по Русскому флагу … Я виделъ Тулонъ, я былъ въ Кронштадте, я знаю Марну и Верденъ, я пережилъ съ Русскими моряками Бизерту … Такого постыднаго приказа я никогда не отдамъ.

— Какъ вамъ будетъ угодно … какъ вамъ будетъ угодно, — верещалъ комиссаръ. Онъ не могъ долее скрывать своего восторга.

— Это не вы здесь, милордъ, распоряжаетесь, — крикнулъ, раздражаясь до последней степени и теряя хладнокровiе, Флислингъ. — Это мой приказъ, отдан-ный именемъ короля … Слышите, чортъ возьми васъ совсемъ, — наступая на комиссара, заоралъ Флислингъ, — короля! … короля! … И никого другого …

— Я слышу … Слышу, господинъ адмиралъ … Ну такъ я все же слышу … Короля, такъ короля … Ho по воле народа …

Комиссаръ былъ въ дверяхъ.