-- Ты что, шуток не понимаешь? Или
хочешь, чтобы мне всыпали? Я принес, мистеру Бэлфуру письмо от старикана
Хози-ози. -- Он показал мне письмо и прибавил: -- А еще, друг, я помираю с
голоду.
-- Ладно, -- сказал я. -- Зайди в дом. Пускай хоть сам попощусь, а для
тебя кусок найдется.
Я привел его в кухню, усадил на свое место, и бедняга с жадностью
накинулся на остатки завтрака, поминутно подмигивая мне и не переставая
гримасничать: видно, в простоте душевной, он воображал, что так и положено
держаться настоящему мужчине. Дядя тем временем пробежал глазами письмо и
погрузился в задумчивость. Внезапно, с необычайной живостью, он вскочил и
потянул меня в дальний конец кухни.
-- На-ка, прочти, -- и он сунул мне в руки письмо.
Вот оно лежит передо мною и сейчас, когда я пишу эти строки.
"Переправа "Куинсферри".
Трактир "Боярышник".
Сэр!
Я болтаюсь здесь на рейде и посылаю к вам юнгу с донесением. Буде вам
явится надобность что-либо добавить к прежним вашим поручениям, то последний
случай сегодня, ибо ветер благоприятствует и мы выходим из залива. Не стану
отпираться, мы кое в чем не сошлись с вашим доверенным мистером Ранкилером,
каковое обстоятельство, не будучи спешно улажено, может привести к
некоторому для вас ущербу. Я составил вам счет соответственно вырученной
сумме, с чем и остаюсь, сэр, ваш покорнейший слуга Элайс Хозисон".
-- Понимаешь, Дэви, -- продолжал дядя, увидев, что я кончил читать, --
этот Хозисон -- капитан торгового брига "Завет" из. Дайсета, и у меня с ним
дела. Нам бы с тобой пойти сейчас с этим мальчонкой: я бы тогда заодно
повидался с капитаном, в "Боярышнике" или на борту "Завета", если требуется
подписать какие-то бумаги, а оттуда, не теряя даром времени, мы можем прямо
пойти к стряпчему, мистеру Ранкилеру. Мое слово, после всего что случилось,
для тебя теперь мало значит, но Ранкилеру ты поверишь. Он у доброй половины
местного дворянства ведет дела, человек старый, очень уважаемый; да к тому
же он знавал твоего деда. Я постоял в раздумье. Там, куда он меня зовет,
много кораблей, а стало быть, много народу; на людях дядя не отважится
применить насилие, да и пока с нами юнга, опасаться нечего. А уж на месте я,
верно, сумею заставить дядю пойти к стряпчему, даже если сейчас он это
предлагает лишь для отвода глаз. И потом, как знать, не хотелось ли мне в
глубине души поближе взглянуть на море и суда! Не забудьте, что я всю жизнь
прожил в горах, вдали от побережья, и всего два дня назад впервые увидел
синюю гладь залива и на нем крохотные, словно игрушечные, кораблики под
парусами. Так или иначе, но я согласился.
-- Хорошо, -- сказал я. -- Давайте сходим к переправе.
Дядя напялил шляпу и кафтан, нацепил старый ржавый кортик, мы загасили
очаг, заперли дверь и двинулись в путь.
Дорога проходила по открытому месту, и холодный северо-западный ветер
бил нам в лицо. |