Вот какие упоительные мысли теснились у меня в голове,
а с ними тысячи других, и я сидел, уставясь в окно гостиницы, и ничего не
замечал; помню только, что вдруг увидал капитана Хозисона; он стоял среди
своих гребцов на краю пирса и отдавал какие-то распоряжения. Потом он снова
зашагал к трактиру, но не вразвалочку, как ходят моряки, а с бравой
выправкой, молодцевато неся свою статную, ладную фигуру и сохраняя все то же
вдумчивое, строгое выражение лица. Я готов был усомниться, что Рансом
говорил о нем правду: очень уж противоречили эти россказни облику капитана.
На самом же деле он не был ни так хорош, как представлялось мне, ни так
ужасен, как изобразил Рансом; просто в нем уживались два разных человека, и
лучшего из двух капитан, поднимаясь на корабль, оставлял на берегу.
Но вот я услыхал, что меня зовет дядя, и увидел их обоих на дороге.
Первым заговорил со мной капитан, причем уважительно, как равный с равным,
-- ничто так не подкупает юнца моих лет.
-- Сэр, -- сказал он. -- Мистер Бэлфур отзывается о вас весьма
похвально, да мне и самому вы с первого взгляда пришлись по душе. Жаль, что
мне нельзя побыть здесь подольше и короче сойтись с вами, но постараемся
извлечь как можно больше хотя бы из того, что нам осталось. Эти полчаса до
начала отлива вы проведете у меня на борту и разопьете со мной чашу вина.
Сказать не могу, до чего мне хотелось взглянуть, как устроен настоящий
корабль; но ставить себя в опасное положение я не собирался и ответил, что
нам, с дядей надо идти к стряпчему.
-- Ах да, -- сказал капитан. -- Он и мне обмолвился об этом. Что ж,
высажу вас со шлюпки на городском пирсе, а там до Ранкилера рукой подать.
Тут он внезапно пригнулся к самому моему уху и шепнул:
-- Остерегайтесь старого лиса, у него неладное на уме. Поднимитесь ко
мне на бриг, там можно будет перекинуться словом.
И, взяв меня под руку и увлекая к шлюпке, вновь возвысил голос:
-- Ну, признавайтесь, что вам привезти из Каролины? Всегда к услугам
друзей мистера Бэлфура. Пачку табаку? Индейский головной убор из перьев?
Шкуру дикого зверя, пенковую трубку? Может быть, птицу пересмешника, что
мяучит точь-в-точь как кошка, или птицу кардинала, алую, словно кровь?
Выбирайте, что душе угодно!
Мы уже были возле шлюпки, он уже подсаживал меня... А я и не думал
упираться, вообразив, как последний дурак, что нашел доброго друга и
советчика, и радуясь, что посмотрю на корабль. Как только мы расселись по
местам, шлюпку оттолкнули от пирса, и она понеслась по волнам. Новизна этого
движения, странное чувство, что сидишь так низко в воде, непривычный вид
берега, постепенно растущие очертания корабля -- все это так захватило меня,
что я едва улавливал, о чем говорит капитан, и, думаю, отвечал невпопад.
Едва мы подошли вплотную к "Завету" (я только рот разинул, дивясь,
какой он огромный, как мощно плещет о борт волна, как весело звучат за
работой голоса матросов), Хозисон объявил, что нам с ним подниматься
первыми, и велел спустить с грот-рея конец. |