Мастер Гимп восседал у штурвала, короткого поперечного стержня

с изогнутыми рукоятями на концах, похожего на рога кау, быков, которых

разводили в Д'Алви. Шея и лысина капитана побагровели от напряжения, но

руки, сжимавшие непривычное устройство, были тверды, и в линии широких

плеч читались уверенность и несокрушимое упрямство. Гимп утверждал,

что может управиться с любой посудиной, что плавает по водам; ну, а

воздушная стихия не так уж отличалась от морской. Во всяком случае,

не столь сильно, чтобы смутить лучшего из мореходов Внутреннего моря.

       - Ты на борту, мастер Иеро? - не оборачиваясь, пробасил

капитан. - Отбываем?

       - С Божьей помощью, - отозвался священник.

       - Тогда вели тем четырем бездельникам у канатов отдать

швартовы, - буркнул Гимп. - А потом задрай люк, не то наш мохнатый

приятель глянет вниз и окочурится со страху.

       Иеро махнул воинам, но те, не прикасаясь к замкам, вдруг

вытянулись, вырвали клинки из ножен, грохнули рукоятями о нагрудные

бляхи и замерли, отдавая воинский салют. Видимо, это являлось сигналом;

внизу раскатился гулкий орудийный выстрел, и на мачту пополз флаг с

зеленым кругом на белом фоне, с крестом и мечом, что грозно сверкали

среди изумрудной зелени. Салютуя, Иеро вскинул руку.

       Пушка выпалила трижды, и солдаты разом освободили якоря.

Пол под ногами священника не дрогнул, только земля вдруг стала плавно

и медленно уходить вниз, словно проваливаясь в бездну; люди превратились

в муравьев, хижины и бараки - в кучки тонких палочек под зелеными

кровлями из лапника, орудия - в четыре блестящих золотистых пятнышка.

Потом горизонт внезапно расширился, пространство небес распахнулось

вглубь и вдаль, солнце брызнуло в глаза, и Иеро вновь охватило чарующее,

пьянящее чувство полета. Он перекрестился, шепча молитву, и замер,

раскинув вверх, вниз, во все стороны свою ментальную сеть.

       Над миром царил покой, если не считать волн ликования,

бушевавшего в поселке. Где-то далеко метались птицы, то камнем падая

в морские волны, то взмывая с зажатой в когтистых лапах добычей; в

их крохотных разумах были голод и ощущение тревоги, когда огромная

стремительная тень вдруг поднималась из глубины к поверхности. Голод,

терзавший океанских тварей, был иным, чем у птиц, яростным, неутолимым,

рожденным гигантскими мощными телами, что находились в непрестанном

движении; казалось, они готовы проглотить весь мир. И в их убогих

ментальных излучениях не ощущалось страха; они считали себя владыками

морских пространств, где все, что плавало и жило, годилось в пищу.

       Ярость и голод, отметил священник, анализируя их излучения.

Он двинул дальше свой ментальный щуп, но ничего нового не обнаружилось

- только птицы, рыбьи косяки да хищные мысли акул.

       Гимп окликнул его из кабины, и Иеро задраил люк.

       - Ну, наше корыто в воздухе. Как его, "Вашингтон"?..

Плывет в небесах, будто и впрямь святой... Не хочешь ли заняться

стекляшками, добрый мастер? - Ладонь капитана легла на голубой

экран.

       Роли в их команде были четко расписаны: Гимпу и двум его

морякам полагалось нести восьмичасовые вахты и стоять у штурвала при

взлетах и посадках, тогда как Иеро считался штурманом. Собственно,

за маршрутом следил компьютер, и он же управлял кораблем во время

крейсерского хода, но такие колдовские штучки были выше капитанского

разумения.