- Ну, что ж...

       Олаф махнул рукой, и через пару минут ему поднесли дымящуюся

печень на деревянном блюде.

       "Что делает этот толстый? - донеслась до священника мысль

Горма. - Почему убили животное с пушистой шкурой?"

       "Ему нужна печень, чтобы предсказать будущее", - пояснил

Иеро.

       "А все остальное? - Горм облизнулся. - Столько свежего

вкусного мяса!"

       Тем временем колдун уже простер над блюдом пухлые руки.

Голос его вдруг стал монотонным, протяжным, напомнив Иеро речитатив

заупокойной мессы.

       - Вижу... вижу... - Ладони двигались над блюдом,  пальцы

будто что-то ощупывали и уминали. - Вижу кровь на секире Гунара...

кровь двух людей, двух мерзких изгоев... Вижу, как мой сын потрясает

топором и поет песню победы... Вижу два мертвых тела у его ног... два

бездыханных трупа... Твой и твой!

       Выкрикнув последние слова, колдун ткнул пальцем в Сигурда,

затем - в Рагнара. Они начали бледнеть, и священник, чтобы прервать

нагоняющий страх спектакль, торопливо сказал:

       - А больше ты ничего не видишь? Что-нибудь обо мне и о себе

самом?

       - Вижу. - Теперь палец указывал на Иеро. - Ты, чужеземный

червь, и твои спутники, все вы станете моими рабами. Я заберу твой

летучий корабль и все твое добро, а твой зверь отправится в котел.

       "Что говорит этот толстый? - полюбопытствовал Горм. - Я смутно

чувствую... нет, почти уверен: ему что-то нужно от меня."

       "Твоя мохнатая шкура, - сообщил Иеро. - Он хочет ее содрать

и поджарить тебя вместе с овцой."

       "Не думаю, что это хорошая мысль", - откликнулся Горм и

обиженно смолк, утнувшись носом в лапы.

       Не обращая внимания на колдуна, Иеро высыпал из мешочка

сорок крохотных, выточенных их черного дерева фигурок и положил на

них левую руку. В правой его ладони, замершей на коленях, посверкивал

прозрачный камень, и в глубине кристалла, предвестником наступающего

забытья, кружились и мерцали радужные всполохи. На какую-то долю

секунды он ощутил неуверенность; еще ни разу ему не приходилось

гадать при таком скоплении народа, в потоках мыслей и чувств, что

омывали его со всех сторон, будто скалу в океане, атакованную яростными

штормовыми волнами. Неумолимый блеск кристалла помог отбросить это

чувство и сосредоточиться. В конце концов, предсказание будущего не

являлось таинством, подобным исповеди или святому причастию, и кто

угодно мог за ним наблюдать; что же касается круживших в пространстве

мыслей, то так несложно забыть о них... отрешиться... вынырнуть из

этого суетного водоворота...

       Погружаясь в транс, Иеро дал ментальную установку глубины и

краткости: его провидческий сон будет глубок, но недолог. Пять-шесть

минут - на большее он не рискнул, боясь потерять контроль над

ситуацией. К тому же во время транса он был совершенно беззащитен

и мог полагаться лишь на своих спутников и этих мрачных, сломленных

страхом островитян.

       Священник очнулся еще раньше, от резкого выкрика Олафа.

Его голос сделался внезапно визгливым; видимо, он не понимал,

что происходит, и странная неподвижность, молчание и отрешенность

противника его перепугали.