Изменить размер шрифта - +
Мимолетное приветливое расположение духа, пробудившееся в нем под влиянием джина с водой, испарилось за это время окончательно и он снова превратился в приходскаго сторожа.

   Оливер не успел пробыть и четверти часа в стенах дома призрения и покончить за это время второй ломоть хлеба, когда мистер Бембль, передавший его на попечение какой-то старухи, снова вернулся назад и обявил, что сегодня вечером назначено заседание комитета, который приказывает ему явиться туда немедленно.

   Не имея яснаго понятия о том, что такое комитет, Оливер был очень поражен этим извещением и не знал совершенно, что ему делать, -- плакать или смеяться. Ему не дали времени хорошенько подумать об этом обстоятельстве; мистер Бембль, чтобы привести его в себя, слегка ударил его по голове тростью, а затем по спине, чтобы он двигался живее, после чего приказал ему следовать за собою и повел его в большую, выкрашенную белым комнату, где кругом стола возседали восемь или десять тучных джентльменов.

   -- Поклонись комитету, -- сказал Бембль. Оливер вытер две, три слезы, отуманившия его глаза, но не разсмотрел комитета, а увидел только стол, которому и отвесил свой поклон.

   -- Как тебя зовут, мальчик?-- спросил джентльмен, сидевший на высоком стуле.

   Оливер испугался при виде стольких джентльменов и задрожал всем телом; приходской сторож дал ему сзади шлепка, отчего он снова заплакал. Это было причиной того, что он отвечал едва слышным, дрожащим голосом. Джентльмен в белом жилете назвал его за это дураком. Такое обращение было, конечно, наилучшим способом, чтобы поднять дух Оливера и заставить его чувствовать себя привольно.

   -- Мальчик, -- сказал джентльмен на высоком стуле, -- слушай меня. Тебе, конечно, известно, что ты сирота?

   -- Что это значит, сэр?-- спросил бедный Оливер.

   -- Нет, он совсем идиот.... так я и думал, -- сказал джентльмен в белом жилете.

   -- Позвольте!-- сказал джентльмен, который говорил первым;-- известно ли тебе, что у тебя нет ни отца, ни матери и что тебя воспитал приход? Знаешь ты это?

   -- Да, сэр!-- отвечал Оливер, заливаясь горькими слезами.

   -- Чего ты так плачешь?-- удивился джентльмен в белом жилете.-- Да, действительно, странно! Из-за чего было плакать этому мальчику?

   -- Надеюсь, ты каждый вечер читаешь свои молитвы, -- спросил сурово еще один джентльмен, -- и, как подобает христианину, молишься за тех, кто кормит тебя и заботится о тебе.

   -- Да, сэр!-- запинаясь отвечал мальчик.

   Джентльмен, говоривший последним, был прав, сам несознавая этого. Оливеру надо было, действительно, быть настоящим христианином, необыкновенно добрым христианином, чтобы молиться за тех, которые кормили его и заботились о нем. Но он не молился, потому что никто не учил его этому.

   -- Прекрасно! Тебя привели сюда, чтобы воспитать тебя и научить какому нибудь ремеслу, -- сказал краснощекий джентльмен на высоком стуле.

   -- С завтрашняго дня ты будешь щипать пеньку, начиная с шести часов утра, -- продолжал тот, который был в белом жилете.

   Оливер по указанию приходскаго сторожа отвесил поклон комитету в благодарность за оказанное ему благодеяние, продуктом котораго явилось щипание пеньки, после чего был отведен в большую комнату, где на грубой, жесткой постели рыдал до тех пор, пока не уснул. Какая чудная иллюстрация в гуманным законам Англии! Они не запрещают беднякам спать!

   Бедный Оливер! Он и не думал, когда, благодаря сну, находился в счастливом неведении всего окружающаго, что комитет в этот самый день пришел к такому решению, которое должно было иметь самое существенное влияние на всю его будущность. Да, он решил и вот это решение.

   Члены Комитета были мудрые, проницательные люди, философы; когда они додумались до того, что следует внимательнее присмотреться к дому призрения, то пришли вдруг к такому заключению, к которому никто из обыкновенных людей не мог придти, а именно, что бедные люди любили его! Это было настоящее место общественнаго увеселения для бедных классов; таверна, где ничто не оплачивалось; завтрак, обед, чай и ужин -- круглый год; кирпичный и известковый рай, где все кругом забавлялось, а не работало.

Быстрый переход