Члены Комитета были мудрые, проницательные люди, философы; когда они додумались до того, что следует внимательнее присмотреться к дому призрения, то пришли вдруг к такому заключению, к которому никто из обыкновенных людей не мог придти, а именно, что бедные люди любили его! Это было настоящее место общественнаго увеселения для бедных классов; таверна, где ничто не оплачивалось; завтрак, обед, чай и ужин -- круглый год; кирпичный и известковый рай, где все кругом забавлялось, а не работало. "Ого!" -- сказал комитет, приняв при этим весьма глубокомысленный вид, -- мы должны все это прекратить и привести в надлежащий порядок и в самом непродолжительном времени".-- И комитет установил правило, чтобы бедные люди выбирали одно из двух (комитет не хотел их принуждать, нет, не хотел): они или должны были подчиниться постепенному процессу голодания, или быть готовыми к тому, что их моментально выселят прочь. С этою целью комитет заключил контракт с водовозами о доставке неограниченнаго количества воды, а с торговцами муки о доставке в известные сроки небольшого количества овсяной крупы; затем назначил три раза в день жидкую кашицу с луком два раза в неделю и с половиной обыкновенной булки по воскресеньям. Но особенно много мудрых и человечных правил установил комитет по отношению к женщинам, хотя я не нахожу надобности перечислять их; женатых бедняков решено было разводить с целью уменьшения лишних судебных издержек и вместо того, чтобы заставить человека содержать свою семью, ее отнимали у него, оставляя его холостяком. Нечего и говорить, сколько просьб о помоществовании в виду этих двух правил возникло бы во всех классах общества, не будь это связано с домом призрения; но члены комитета, как люди проницательные, все это предусмотрели и позаботились об устранении этого затруднения. Пособие было тесно связано с домом призрения и жидкой кашицей и это пугало народ.

   Месяцев через шесть после того, как Оливер был переведен в дом призрения, эта новая система была уже в полном ходу. Сначала расходы увеличились, вследствие больших издержек на гробовщика и необходимости перешивать платья для бедняков, так как они становились для них слишком свободными и длинными, болтаясь на их телах, сильно исхудавших после одной-двух недель питания жидкой кашицей. Число жителей дома призрения, также нищих, значительно уменьшилось и комитет ликовал.

   Комната, в которой кормили мальчиков, представляла, собою большой зал с медным котлом на одном конце его; из этого котла в назначенное для приема пищи время раздавали кашицу смотритель в белом переднике и две женщины, помощницы его. Каждый мальчик получал всего только одну мисочку этого угощения, но ни более, за исключением дней больших празднеств, когда давали на два унца больше кашицы и к ней четверть порции хлеба. Мисок никогда не мыли; мальчики скребли их ложками до тех пор, пока оне снова начинали блестеть. По окончаний этой операции (которая никогда не продолжалась долго, потому что ложки были одинаковой величины с мисками), они сидели, устремив жадные взоры на котел; они не прочь были сесть его со всеми кирпичами, которыми он был обложен и в то же время старательно сосали свои пальцы в надежде найти остатки каши, которая нечаянно могла попасть на них. Мальчики отличаются всегда хорошим аппетитом. Оливер Твист и товарищи его три месяца уже переносили муки медленнаго голодания и в конце концов они дошли до такого ужаснаго состояния от голода, что один мальчик, который был очень высокаго роста для своих лет и никогда до сих пор не подвергался ничему подобному, намекнул своим товарищам, что если ему не прибавят кашицы, то он боится, что в одну прекрасную ночь сест спящаго рядом с ним мальчика очень хилаго и совсем еще маленькаго. Глаза у него при этом были сумасшедшие и голодные, а потому все поверили ему. Мальчики собрали совет, на котором был брошен жребий, кто должен вечером подойти к смотрителю и спросить у него прибавки; жребий пал на Оливера Твиста.