7-е ноября. И так, я жила дома после трехлетняго отсутствия; но дом мой не тот, каким я его оставила три года тому назад. Тогда всюду в нем чувствовалось присутствие матушки, даже если она была в самой дальней комнате жилья. Теперь Сузанна и Присцилла носят ея платья и каждый раз, как передо мной мелькнут мягкия складки и нежный цвет этих платьев, я вздрагиваю и так вот и жду, не увижу ли я снова лица моей матери. Оне гораздо старше меня; Присцилле было десять лет, когда я родилась, а Сузанна тремя годами старше Присциллы. Оне очень степенныя и серьезныя, и набожность их известна даже в Германии. По всем вероятиям в их года я буду такая же.

   Не знаю, право, было ли время, когда мой отец был ребенком. Глядя на него, можно подумать, что он живет уже несколько столетий. Вчера вечером у меня не доставало духа поближе вглядеться в его лицо, но сегодня я разсмотрела на этом лице под морщинами, прорытыми на нем заботою, какое-то спокойное и доброе выражение. В его душе есть мирная и ясная глубина, куда не доходят никакия бури. Это ясно. Он добрый и хороший человек, хотя о его добродетелях и не говорили у нас в школе, как говорили о добродетелях Сузанны и Присциллы. Когда карета высадила меня у двери дома и он выбежал на улицу с непокрытою головою, сразу схватил меня в свои обятия и внес меня как малаго ребенка в наш дом, все мое горе в разлуке с школьными моими подругами, с добрыми сестрами и с нашим пастором исчезло в радости спидапья с ним. С Божьею помощью,-- а что Бог мне поможет, в этом я не сомневаюсь.-- я надеюсь стать утешением моего отца.

   Все в доме круто изменилось с тех пор, как матушка умерла. Комнаты стали мрачны, стены отсырели и покрылись плесенью, ковры поистерлись. По видимому сестра моя не заботилась это время о поддержании порядка в доме. Дело в том, что Присцилла помолвлена за одного из братьев, живущих в Вудбери, милях в десяти отсюда. Она мне много разсказывала вчера о том, какой у него славный дом, и о том, сколько у него всякаго добра, и как он живет гораздо роскошнее, чем большинство наших, которые вообще не придают большаго значения житейским благам. Показала она, мне также великолепное белье, которое она заготовила себе в приданое, вместе с кучею шерстяных и шелковых платьев. Вся эта роскошь, разложенная на убогой мебели нашей комнаты, производила такое странное впечатление, что я не могла удержаться, чтобы не составить в уме-своем приблизительную смету того, чего она стоила, и невольно обратилась к сестрам с вопросом, как идут дела, моего отца. Вместо ответа Присцилла покраснела, а Сузанна испустила глубокий вздох. Ответ был достаточно ясен.

   Сегодня утром я выложила, вещи из моего чемодана и вынула из него по письму от церкви к каждой из моих сестер. В этих посланиях их уведомляли, что брат Шмит, находящийся миссионером в Ост-Индии, желает, чтобы ему выбрали жену по жребию и отправили ее к нему. Многия из незамужних сестер нашей колонии занесли свои имена в список и такова добрая слава, которою пользуются Сузанна и Присцилла, что им дали знать об этом случае, чтобы и оне могли записаться, если пожелают. Конечно, Присцилла, которая уже помолвлена, отказалась, но Сузанна целый день была погружена в глубокия размышления и в настоящую минуту она сидит насупротив меня, бледная и с торжественным выражением на лице. Ея темные волосы, в которых едва заметно начинает пробиваться седина, плотно прилегающими прядями спускаются вдоль ея впалых щек; она записывает свое имя и в эту минуту слабый румянец проступает на ея лице; можно подумать, что она прислушивается к голосу брата Шмита, лица котораго она никогда не видала и голоса котораго никогда не слыхала. Вот она написала свое имя, я отсюда могу прочитать: Сузанна Фильдинг; слова эти писаны ея округленным, четким и твердым почерком.