-- Напротив, она моя; в этом я могу вас уверить, настаивал мистер Скрупер.-- Я сочинил ее сегодня утром за бритьем.

   Тут снова настала пауза, прерываемая только восклицаниями удивления со стороны присутствующих, во главе которых отличалась высокопменитая особа.

   Снова хозяин дома явился на выручку.-- Лучший способ решить этот спор, проговорил он: -- это посмотреть, который из наших обоих друзей знает разгадку. Тот, кто знает разгадку, тот и есть настоящий хозяин загадки; пускай каждый из этих джентльменов напишет ответ на клочке бумаги, сложит его и отдаст мне. Если ответы окажутся тождественными, то совпадение обстоятельств будет, действительно, престранное.

   -- Быть не может, чтобы кто нибудь кроме меня ответит, заметил мой первый патрон, записывая разгадку на бумаге.

   Мой второй патрон тоже написал ответ и сложил его.-- Я один могу знать этот ответ, проговорил он.

   Хозяин дома развернул обе бумажки и прочитал их одну за другой.

   Ответ, написанный мистером Скрупером: "Потому что она поддерживается баканами {Баканы -- buoys выговаривается почти также, как boys -- мальчики.}.

   Ответ, написанный мистером Керби Постльтвэйтом: "Потому что она поддерживается баканами.

   Тут произошла неприятная сцена. С обеих сторон наговорили друг другу много колкостей. На следующее утро, как я уже сказал, оба джентльмена явились ко мне в одно и то же время. Очень-то расходиться оне не могли. Ведь оба они были в моей власти.

   Но всего любопытнее то, что с этого времени начался упадок моего таланта. Нечего и говорить, что оба мои клиента распростились со мной навсегда. Но я принужден сказать, что и способность составлять загадки начала, мало по ману изменять мне. Все беднее и беднее становились результаты тех утренних часов, которые я проводил за лексиконом, и вот, всего только две недели тому назад, как я послал в редакцию одного еженедельнаго журнала ребус, состоящий из следующаго сочетания предметов: жираф, копна сена, мальчик, пускающий волчок, буква X, полумесяц, человеческий рот, слово "я желаю", собака, стоящая на задних лапах, и ручные весы. Ребус этот был помещен в журнале. Он произвел эффект. Публика долго ломала над ним голову. Но хоть убейте меня, я не знаю, что я хотел им сказать, и дело мое пропащее.

IV.

HE ПРИНИМАТЬ ЗА ДОСТОВеРНОЕ.

   Сегодня я, Юнис Фильдинг, просматривала дневник, который вела в первыя недели моей жизни в свете по выходе из заточения в немецкой шкоде Моравских братьев, в которой я воспитывалась. Какое-то странное чувство сострадания охватывает меня к себе самой,-- к этой простодушной, неопытной девочке, вырванной из мирнаго убежища Моравской колонии и введенной в среду печальной семьи.

   При взгляде на первую страницу моего дневника, передо мной возникает, подобно призраку прошлых дней, картина тихих улиц колонии, поросших травою; по обеим сторонам этих улиц стоят дома старинной архитектуры; спокойныя, ясныя лица ласково выглядывают из них на детей, идущих в церковь. А вот и дом незамужних сестер с безукоризненно чистыми окнами, сверкающими на солнце. Рядом с ним стоит церковь, где все мы вместе молились Богу; но самой средине церкви идет широкий проход, разделявший мужскую половину от женской. Как теперь вижу живописные головные уборы девушек, обшитые красным, голубыя ленты замужних женщин и белоснежные чепчики вдов. Как теперь вижу кладбище, где соблюдалось тоже разделение по полам и где мужския могилы никогда не соприкасались с женскими; вижу я и простодушное, доброе лицо пастора, всегда с каким-то чувством кроткаго сострадания относившагося к человеческим слабостям. Все это воскресает передо мною. Когда я перелистываю немногия страницы моего дневника, во мне пробуждается почти желание снова возвратиться в эту тихую обитель, где я жила в невинном неведении, огражденная от житейских печалей.