– А Бетховен не подойдет? – спросил он осторожно, заглянув в бесноватые глаза.

– Да нет же, нужен именно Моцарт!..

– И именно ранний?

– Желательно…

Высокий еще раз измерил его взглядом с ног до головы и, не ответив, удалился.

В полночь пациент очнулся и попросил воды. Моцарт поднес к его губам мензурку. Походило, кризис миновал и теперь дело пойдет на поправку.

– Спи, брат, спи, – сказал он, подкладывая под голову пациента взбитую подушку. – Надо много спать, слышишь?

– Слышу, – неожиданно отчетливо откликнулся тот. – Не уходи.

– Не уйду.

Через минуту он опять погрузился в сон, на сей раз глубокий и спокойный.

На рассвете погода испортилась, частые мелкие капли Дождя застучали по карнизу.

Моцарт сидел у окна, курил и думал, что об угоне «скорой» уже, должно быть, написали газеты, а значит, и о нем – Антонина и Авдеич наверняка все рассказали.

Он осторожно выглянул в окно. Под дождем никого не было. Если прыгнуть со второго этажа на клумбу… А дальше? Дальше‑то что? Проволока наверняка под напряжением, у ворот – охрана, снаружи тоже…

– Уходить надо! – неожиданно заговорил раненый. – Уходить! Возьмите его с собой!..

«Бредит, – понял Моцарт. – Или что‑то хочет сказать?» Он подошел, склонился над постелью.

– Куда уходить? – спросил негромко. – Кто вы? Как вас зовут?

Раненый открыл глаза, испуганно уставился на него.

– Нет… ничего… – произнес шепотом.

В комнату заглянул толстяк, молча оценил обстановку. Появление охранников всякий раз, как только раненый приходил в себя, навело Моцарта на мысль о микрофоне, скрытно установленном в комнате. Значит, они ждали, когда он очнется и заговорит? И как только получат интересующую их информацию, так уберут его за ненадобностью?..

После перестрелки и захвата «скорой» бандиты выехали из Москвы целой колонной, беспрепятственно миновав посты и пикеты. Сообщение же человека в темных очках о перехваченном разговоре милиции их испугало и заставило наскоро ретироваться. Скорее всего они взяли его в заложники и ждут, когда им заплатят за него деньги… Кто он? Депутат?.. Банкир?.. Личность, вероятно, известная, но Моцарт телевизора дома не держал – хватало музыкального центра и фонотеки, унаследованной от матери.

Ему стало вдруг и смешно и обидно оттого, что он вынужден думать о вещах, свойственных террористам и сыщикам. До сих пор перестрелки, захваты заложников, бешеные деньги и все прочее, чем пестрели газеты, ни в коей мере его не затрагивало – он был сыт по горло своими собственными проблемами и житейскими заботами, работой, за которой проводил большую часть суток.

Решение пытаться спастись бегством отпало, едва он подумал о раненом заложнике: «А как же он? Что будет с ним? Имею ли я право уйти на свободу или даже на тот свет, если этот уход будет стоить человеческой жизни? Тогда не нужно было унижаться, изначально подчиняться насилию. Остается смирить гордыню и думать о том, кому хуже…»

Он протер лицо ваткой со спиртом, сделал несколько физических упражнений, понимая, что если сейчас уснет, то его не поднимут никакой силой. Холодный чай с лимоном, оставшийся со вчерашнего вечера, незначительно, но все же отогнал усталость.

«Нужно поставить его на ноги. Сколько на это уйдет?.. Неделя, две, месяц?.. Выходить его до конца и убежать вдвоем!»

5

Когда закрыл свои корзинки осот на непрополотой клумбе, привезли четырехлитровый пакет с трупной кровью. Тяжелую интоксикацию Моцарт счел достаточным основанием для трансфузии.