– И как там, под крылом? Тепло?

– Не жалуюсь. И вы напрасно иронизируете – меня не в чем упрекнуть. Я не произвожу ни атомные бомбы, ни даже патроны. И не краду у нищих – мне достаточно платят. А не станет меня – придет другой. Только и всего.

Говорить с ним было не о чем, как не за что и осуждать. Таких масличкиных в России расплодилось великое множество. В газетных объявлениях о найме на работу их называли «людьми без комплексов».

«А платят тебе все‑таки за молчание, – подумал Першин, выруливая на трассу. – Впрочем, так же, как и мне».

На въезде в Москву стал накрапывать дождь. Солнце уже, должно быть, приближалось к закату, но небо затянули тучи, и Першин теперь не знал, с какой стороны оно находится.

21

На подъезде к дому – метрах в двадцати у П‑образной арки – он увидел бежевую «волгу» с тонированными стеклами. Она стояла неподвижно, плотно прижавшись колесами к поребрику, но когда Першин свернул во двор, мигнула фарами и поползла за ним.

Игра в прятки ему успела порядком надоесть. Не то чтобы он был измучен слежкой, однако все эти адские дни и ночи последних двух недель походили на беспрерывную, изнуряющую игру в прятки, и проклятая «волга» стала точкой кипения. Резко остановившись, он сдал назад и повернул ей навстречу. В свете фар отчетливо прочитался номер. Першин выскочил из салона и направился для решительного объяснения с теми, кто, очевидно, следил за ним, но «волга» вдруг сделала лихой «инспекторский» разворот и, испуганно взвизгнув покрышками, помчала в направлении Смоленского бульвара.

Взгляни на это кто‑нибудь со стороны – будто прохожий избавлялся от приблудившегося, нежеланного пса, повернувшись к нему лицом и шагнув навстречу: оставалось только камень швырнуть. Першин поискал камень, но не нашел и вернулся в машину.

Едва он въехал во двор и остановился на привычном месте – между мусоросборником и спортплощадкой, огороженной рваной сеткой, – острая, как змеиное жало, догадка пронзила его: Вера!.. Не помня себя, он пулей помчался по двору и, перепрыгивая через три ступеньки, поднялся на третий этаж. Одной рукой вдавив кнопку звонка, другой принялся лихорадочно обшаривать карманы в поисках ключей, но едва нашел их, дверь распахнулась, и в проеме предстала перепуганная Вера.

– Господи, что случилось? – воскликнула она при виде запыхавшегося, взъерошенного Першина.

На ней были красные облегающие бриджи и его рубаха, завязанная узлом на животе. В руках Вера держала мокрую половую тряпку, с которой на линолеум капала вода.

– С тобой… все в порядке?!

– Все, – откинула она тыльной стороной ладони прядь со лба. – Звонок‑то отпусти!

Он схватил ее в объятия. Зачем эта девчонка, дражайший из подарков, которые преподносила ему судьба, его Констанца, мать его будущего ребенка, должна страдать из‑за его малодушия и непростительных ошибок, которых можно и должно было избежать! Зачем он, нестарый, не обиженный талантами человек, повстречав это доверчивое создание, должен занимать время поисками каких‑то бандитов, убивших чужую, незнакомую почти женщину, попросту растрачивать себя, словно нет достойнейшего способа прожить оставшийся срок!

– Моцарт, – задыхаясь, пропищала Вера, – отпусти, задушишь! Что ты такой… за тобой гнались?

Он поцеловал ее в губы, ногой захлопнул дверь.

То, о чем он по пути домой собирался просить ее, начисто отпадало: ни в какие свои дела ни сейчас, ни когда‑либо после он не будет ее посвящать.

– Просто я соскучился. Как дела?

– Чьи? – игриво склонив к плечу голову, улыбнулась она.