– Ты только не переживай.

– С чего бы это?

– Я же вижу.

Как только она удалилась в комнату завершать уборку, Першин отложил вилку и подошел к окну. «Волги» на улице не было, но это вовсе ничего не означало. Отражение лампочки в потемневшем стекле окна походило на лазерный прицел.

«Ну нет, господа! – стиснул он кулаки. – Так не пойдет!.. Ваше следствие может длиться всю жизнь, а мне нужно жить и работать. И вы об этом думать не станете!..»

Он вышел в прихожую. Убедившись, что Вера поглощена мытьем полов, взял с тумбочки ее сумку и нашел в ней записную книжку. Домашний телефон спецкора «Подробностей» Григорьева значился третьим сверху. Выписав его на листок, он вернул блокнот на место.

– Собирайся, Вера, – сказал мягко и повелительно, войдя в комнату. – Мы уезжаем.

Она застыла с тряпкой в руке посреди комнаты.

– Ты сошел с ума?.. А подписка?

– Подписку, как и все остальное, предоставь мне. Не позднее чем через пару дней я обещаю тебе марш Мендельсона. А теперь – собирайся. Через четыре часа мне нужно идти на дежурство, и я не хочу оставлять тебя одну.

– Но, Моцарт, куда же мы на ночь глядя?

Он снова обнял ее и спросил, заглянув в глаза:

– Ты мне веришь?

– Конечно.

– Все будет хорошо. Савва Нифонтов дает мне отделение в его клинике. Через год ты станешь профессорской женой, звездой российской журналистики, родишь мне сына, мы отдадим его в музыкальную школу, в дом к нам будут приходить друзья, у нас всегда будет полная чаша – машина, дача… все, что пожелаешь…

Вера заплакала вдруг. Слезы обильно потекли по ее лицу.

– Моцарт, миленький… что с тобой происходит?.. Скажи мне, скажи!..

– Ничего не происходит, глупенькая, мы просто меняем жилье, потому что мне здесь больше не нравится, мне на‑до‑е‑ло!

– Не лги! Ты так говоришь о нашем счастье, будто прощаешься со мной.

– Не надо плакать, – улыбнувшись, он смахнул пальцем слезу с ее щеки. – Тебе нельзя плакать. Ты ведь сказала, что веришь мне?.. А теперь – хватит слов!

– Нет, правда, ничего не случилось?

– Абсолютно ничего! Кроме того, что тебе уже известно. Собирайся скорее.

Она пыталась возразить что‑то еще, убеждала в целесообразности переезда завтра утром, уверяла, что запрется на все замки и что бояться нечего, но он затолкал ее в ванну, и когда оттуда послышался звук льющейся воды, набрал указанный в повестке номер телефона.

– Следователя Первенцева.'

– Его нет. Кто его спрашивает?

– Передайте, что если его интересует убийца Луизы Градиевской, пусть найдет бежевую «волгу» «ГАЗ‑31». Номер К504АУ77.

– Повторите номер! – К… 504… АУ… 77.

Он положил трубку и посмотрел на часы. Было пять минут восьмого. На улице вовсю шел дождь. Першин снял с гвоздя зонт, но, повертев в руках, повесил на место и закурил…

Никакого дождя на его похоронах не было, и не было никакой бури: погода 6 декабря 1791 года стояла теплая, хотя Вену окутывал туман. Но если бы и был дождь, и был град или трескучий мороз – что из этого? Почему его гроб никто не сопровождал – засветло, в четыре дня, после отпевания в соборе св. Стефания? Кто мог запретить идти на кладбище друзьям, ученикам, почитателям, музыкантам?.. За гробом Вольфганга Моцарта, прославившего их эпоху и страну в веках?! И Констанцы, его Констанцы не было рядом в тот час и в последующие… семнадцать лет! Она пришла к нему, когда истлели кости могильщика – единственного из всех на земле знавшего, в каком из поросших травою рвов покоится гений.