Так империя Габсбургов заметала следы убийства…

Не лучше ли было признать и покаяться? Как жил ван Свитен, которого Моцарт уважал и который ценил гений Моцарта, после того как приказал хоронить его во рву для нищих и бродяг? Как он смотрелся в небо?

Пройдет десять, двадцать, тридцать лет, и Сальери, движимый сумасшествием, пробудившейся совестью или жаждой геростратовой славы, сознается.

Что такое для вечности тридцать лет?..

– Куда мы все‑таки едем? – подозрительно разглядывая улицы знакомого маршрута, спросила Вера.

– На одну ночь, Вера. В крайнем случае – на две. Завтра я постараюсь снять квартиру.

– Но что я скажу им?

– Ты ничего не будешь говорить. Предоставь это мне. И помолчи, пожалуйста, я ничего не вижу…

Непогода разгулялась вовсю, стеклоочистители с трудом справлялись со своей работой.

«Если товарный поезд движется со скоростью тридцать пять километров в час, то за одиннадцать часов он пройдет триста восемьдесят пять километров, – думал Першин. – Автобус увозил меня на юг – не уходить же им было через всю Москву, зная, что руоповцы организовали поиск? Определенно на юг – кратчайшим путем через МКАД… Савелово – на севере в ста двадцати километрах, если поезд миновал Москву… Что ему, груженному сельхозтехникой, было делать в Москве?.. Остается двести шестьдесят… Сколько и какой продолжительности было остановок?.. Если половину сбросить на них, то остается сто тридцать. Да. Так: машиной со скоростью девяносто ехали часа два, не больше. Северное направление исключается. Остается сектор радиусом в сто тридцать километров – юг, юго‑восток, юго‑запад… Сколько в этом секторе озер с болотистым берегом, скошенным лугом перед железнодорожной насыпью и полосой леса, переходящего в молодняк?.. Сто тридцать километров по каждой железнодорожной ветке вниз, вправо и влево от Москвы. Не так уж много… Озеро. Лес. Луг. Болото…»

Они подъехали к дому Веры. Першин остановился, заглушил мотор и, включив свет в салоне, достал атлас.

Нет, в этом богатом озерном крае положительно нельзя разобраться, не зная конкретного направления!

«А что, если его привезли туда только залечивать раны? – мелькнула мысль, странным образом не посещавшая его раньше, но возможность такого поворота ни обескуражить, ни остановить уже не могла: – Даже если он в отъезде или убит, след от него определенно приведет к Федору Градиевскому, которого похоронили раньше времени».

– Обещай мне ничего не предпринимать. И никуда не отлучаться. Только в редакцию и домой, – посмотрел на Веру Першин.

– Что ты собираешься делать, Моцарт?

– Пойми, мы не сможем жить спокойно, пока я не встречусь с одним человеком. Спокойствие без свободы может быть только на кладбище.

Он выключил свет и некоторое время сидел неподвижно, разглядывая водяные струи на ветровом стекле.

– Я боюсь, – призналась Вера. – Я с самого начала чувствовала, что все это добром не кончится.

«Ты должна бояться, – подумал Першин. – Жизнь теряет смысл, когда нет страха чего‑то потерять. Зло было, есть, и для того, чтобы оно оставалось впредь, нужно ничего не делать, нужно просто сидеть сложа руки. Или делать вид, что не замечаешь зла. Так живут до тех пор, пока беда проходит стороной. Иногда те, кого она коснулась, пытаются переложить ее на чужие плечи. Так делал и я… Но сейчас мое терпение лопнуло и пришло время повоевать за нашу свободу».

– Ничего не бойся, – сказал он вслух. – Пошли!..

Дверь отпер сам Сухоруков – худой, кряжистый, мужицкого вида человек в мятых брюках из «офицерской» шерсти и клетчатой вельветовой рубахе.