«Потом я тебе надоем, моя милая, – разговаривал он сам с собою, когда Вера, насытившись им, засыпала. – Тебе при твоих формах и молодом интересе понадобится кто‑нибудь из «новых русских», а у меня в обозримом будущем кончатся силы, деньги и время. – Мысли эти лезли ему в голову, но он не торопился их прогонять, как делал это раньше, потому что однажды уже поступил необдуманно и знал, во что выливаются подобные ошибки. – Девчонка, девчонка и есть… Я теперь для нее все – отец, мать, советчик и любовник… Пора что‑то решать…»

Завтракали они во дворе, пили крепкий кофе и уплетали фрукты, а потом уходили до полудня на пляж и возвращались домой – через кафе, забегаловки, экскурсии – к ночи. Першин думал, что, если они поженятся, ничего этого может не быть, «любовная лодка разобьется о быт», будут скучные домашние обеды и взаимные упреки.

На седьмой день в магазине к ним неожиданно подошел молодой человек привлекательной наружности и, не обращая на Першина внимания, распахнул объятия перед Верой:

– Ба‑а!.. Знакомые все лица!.. Верочка, рад вас видеть безумно!

– Сережа? Вы не уехали в Японию? А как же цикл «Цветение сакуры»?

Они бесцеремонно расцеловались.

– Подождет! Представился случай оформить Ревматологический институт.

– Фи!

– Ну так уж и «фи», если его не побрезговал воздвигнуть сам академик Щусев! – засмеялся он.

– Да что вы? Я не знала… – Вера вдруг вспомнила о присутствии Першина и поспешила исправить оплошность: – Вот, знакомьтесь… – И запнулась, не зная, как представить Першина. По крайней мере, он так расценил эту заминку.

– Зуйков, – протянул руку Верин знакомый. – У вас очень талантливая дочь.

На Верином лице сквозь загар проступила краска.

– Вы ошиблись, – ответил на рукопожатие Першин, – она моя внучка. Это я так хорошо сохранился.

Вера, а затем и Зуйков, рассмеялись.

– Что ж, рад был познакомиться, – впроброс сказал Зуйков и повернулся к Першину спиной: – Я здесь в «Новой Ривьере». Надеюсь, Верочка, мы еще встретимся?

– Мир тесен, – ответила она, взяв Першина под руку. Что‑то пошленькое проскользнуло во взгляде Зуйкова, в прощальном воздушном поцелуе, который он послал не то ей, не то им обоим. Они вышли из магазина и молча направились к морю.

– Ты что, обиделся? – спросила она.

– Знаешь, я хочу сделать тебе предложение.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Поскольку я к тебе испытываю смешанные чувства – отцовства и влечения – оставайся‑ка ты моей любовницей, пока я тебе не надоем. А как только это произойдет, ты просто не вернешься домой – и все.

– То есть ты хочешь, чтобы между нами оставалось все так, как есть, я правильно поняла?

Стоило ему ответить «да», и это было бы его последним словом.

– Кто этот Зуйков?

– Ах, вон оно что! Ревнуешь, значит?

– Не нужно пошлостей, Вера! Меня сполна хватало на пару часов в сутки и даже на ночь, но неделя, которую мы провели неразлучно, обязывает рассуждать взвешенно.

– Чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты вернулась в родительский дом.

– Возвращение блудной дочери, – усмехнулась она. – Сокращенно – блудницы.

– Да ты понимаешь или нет, черт тебя дери, что я действительно гожусь тебе в отцы?! – сорвался Першин на крик.

Она остановилась, смерив его презрительным взглядом, покачала головой:

– Нет, Владимир Дмитриевич, в отцы вы мне не годитесь.