– Скоро все поймете, – пообещал следователь, неожиданно не повысив голоса. – А что касаемо вашего статуса, то именно его я и пытаюсь сейчас определить. Об одном смею вас просить, господин Першин: не усугубляйте своего положения. Не нужно нервничать и добровольно ползти в «сто восемьдесят первую», давая ложные показания. Здесь тоже работают люди. Помогите следствию, и следствие поможет вам.

«Одно и то же, все одно и то же… какие‑то одинаковые миры, по совершенно непонятной причине противостоящие друг другу. А между ними пропасть… и я лечу в нее… миры эти вот‑вот соприкоснутся и разотрут меня между своими неприступными стенами», – думал Першин, глядя, как утопают в машинке толстые следовательские пальцы.

Телефонный звонок – резче и продолжительнее издевательских звоночков каретки в конце каждой строки. Как будто отсчитывают срок.

– Первенцев!.. Да, диктуй… Где?.. В розыск!

Теперь уже совсем новый взгляд на допрашиваемого: так смотрит партнер по «дураку», вытащив козырь.

– Где Сорокина, Першин?

– Кто?!

Долгожданный удар кулаком по столу – сейчас совсем некстати, но – надежный выход для потерявших управление эмоций:

– Хватит валять дурака!! Вера Алексеевна Сорокина, с которой вы ездили в Сочи и проживали на Морской, 12 с девятнадцатого по двадцать седьмое включительно?!

«То‑то сочинская квартиросдатчица держала у себя паспорта! Эх, как все поставлено в этом «неполицейском» государстве!.. Отчего только преступность процветает, непонятно…»

Теперь уж статус определен несомненно, и вовсе не по отсутствию должного обращения. Сказать, что Вера у подруги?.. Проверят – допросят, как пить дать! О том, что он появился накануне отъезда и оставил на хранение «одну вещицу», Нонна может умолчать. А может, и нет, узнав об убийстве законной супруги. «Вещица» тянет на чек в десять тысяч.

«Интересно, а если вообще замолчать, бить будут?»

– Не знаю. Она уехала на день раньше. После возвращения я ей не звонил, мы не виделись.

– Вы пьете?

– С чего вы взяли?

– Отвечать на вопрос!

– В меру.

– Да? А вот гражданка Морозова…

– Гражданке Морозовой, конечно, виднее. Хорошо, не в меру. Алкоголик я. Имею обыкновение надираться до поросячьего визга. Особенно перед операциями.

– Операциями меня стращать не нужно, Першин.

– Понимаю. Вы писателей сажали. И даже членов Политбюро.

Лучше бы этот Первенцев отмочил что‑нибудь типа «перед законом все равны», чем вот так молча, с подчеркнутым безразличием к вызывающим ответам впечатывать в протокол строку за строкой.

Першин решил, что ничего подписывать не будет. Кажется, это разрешено законом? Отказать же себе в мазохистском удовольствии отвечать на вопросы он уже не мог.

– Значит, вы не знаете, где сейчас Сорокина?

– Наверно, дома.

– Дома ее нет.

«Звонили в сочинскую милицию, те вышли на Марию Тихоновну, она сообщила наши московские адреса, говорили с Сухоруковым, а уж он порассказал!..»

– Значит, я ее полоснул скальпелем по горлу и утопил в колодце. Так вас надо понимать?

– Меня понимать не обязательно. Вы были знакомы с мужем Градиевской?

– Я ее муж, осмелюсь напомнить, – восторжествовал Першин, усмотрев в вопросе возможность укусить.

– С первым ее мужем?

– Нет.