Пуговки метались, метались, все чаще останавливаясь на нем, скользили сверху вниз, не то раздевая, не то прицеливаясь, и вдруг застыли, сверкнули, выстрелили куда‑то в кадык:
– Вот этого.
– Вы не ошибаетесь?
– Н‑н… нет.
– Встаньте, Першин.
Встал.
– Пройдите к окну.
Прошел.
– Вернитесь, сядьте.
Вернулся, сел.
– Анфиса Ивановна, вы подтверждаете, что именно этого человека видели с вашей клиенткой Градиевской в понедельник семнадцатого июня в операционном зале «Лефко‑банка» на Вавилова, 38?
«Значит, закопать решили все же меня… Нет, положительно никогда раньше не видел эту каргу!..»
– Да. Подтверждаю.
– Спасибо. Все свободны. Першин, со мной.
Когда бы под коваными сапогами Первенцева в галифе и «сталинке» лязгал металлический пол, метрономом отбивая секунды оставшейся до камеры исполнения смертных при говоров жизни, приговоренный Першин был бы спокоен; но под кожаными подметками следовательских мокасинов не было ни звука – ковровая дорожка на лаковом нескрипучем паркете поглощала шаги, и цивильный костюм серел под люминесцентными светильниками коридоров и лестниц; и сердце Першина молчало, ибо приговоренным он не был, как не было за ним ни вины, ни правды, ни конвоя. Так молча они и проделали обратный путь – человек‑функция и господин‑никто.
В кабинете Первенцева, еще более сузившемся после прокурорского, ожидали знакомый капитан и штатский в мутных очках. Першин вошел и также сел, найдя в этом единственно возможное выражение протеста – не стоять же навытяжку.
– Скажите, Першин, вы были в курсе финансовых дел вашей супруги?
– Я уже отвечал на этот вопрос.
– А вы еще раз ответьте! Знали ли вы о счетах гражданки Градиевской?
– Нет, не знал.
Первенцев звякнул ключами, отпер сейф у окна, вынул оттуда большой черный пакет.
– Что было в этом конверте? – В его руке появился плотный продолговатый конверт без марки – тот самый, в который Першин вложил пять тысяч для Алоизии.
– Откуда мне знать?
– И вы никогда прежде не видели этого конверта?
– Нет, не видел.
Это было уже совсем глупо, словно он мальчишкой не ходил в кино и ничего не знал о дактилоскопии. Штатский в мутных очках качнул головой, усмехнулся и стал вынимать из пухлого саквояжа штемпельную подушечку, дактилокарту, методично раскладывать свои причиндалы на уголке следовательского стола.
– А этого, Першин? – вынул из пакета следователь второй, точно такой же конверт.
Всего их было два. Один – у Алоизии; другой оставался дома в Глазовском. Они произвели обыск?!
– Что все это значит? – заерзал Першин.
– Это – вещественные доказательства. Предметы, которые могут служить средствами выявления виновных либо опровержения обвинения. Вот этот конверт мы нашли в столе убитой. А этот – в вашем, Першин, столе, – не торопясь, доходчиво объяснил следователь.
– А как вы попали…
– …к вам в квартиру? В соответствии со статьей 119 УПК – не ожидая указаний прокурора и предусмотренного срока. Все формальности нами соблюдены, не беспокойтесь.
– Будьте любезны, ваши пальчики. – Не дожидаясь согласия, эксперт взял его запястье и поочередно «прокатал» ногтевые фаланги по поролоновой подушечке, пропитанной липкой типографской краской.
– Какой размер обуви вы носите? – успев отщелкать нужное на машинке, поинтересовался Первенцев.
– Сорок третий.
Светлые, стоптанные на внешнюю сторону туфли, извлеченные из бездонного черного пакета, оказались на столе рядом с двумя конвертами. |