Он снял голубя с плеча, легонько подбросил вверх, посмотрел вслед и принялся за работу. Вываленные из тачки мешки с цементом сложил под вагончиком, чтобы их не промочило дождём, лопаты, ящик с гвоздями и топоры унёс в храм и спрятал за лестничной дверью, авось, тут останутся целыми, ведь после отъезда Размахова сегодняшний вор кинется ломать двери вагончика, а сюда заглянуть не догадается.

В день своего первого приезда Размахов, бродя среди куч мусора, поднял кирпич, на одной стороне которого была выдавлена фамилия владельца завода. Находка ему понравилась, и он о ней не забыл: принёс из машины целлофановый пакет, положил в него кирпич и подумал, что этот раритет можно будет использовать как подставку под горячую посуду, получится простенько и со вкусом.

Водой из ведра Сергей сполоснул руки, охлопал со штанов и рубахи пыль и медленно прошёлся по погосту. «Обихоженные могилы, — подумалось ему, — укажут тем, кто станет восстанавливать храм, на погребения, которые необходимо будет привести в порядок… Надо будет и мне на девять дней съездить на могилу к отцу, заеду туда завтра, по пути домой».

Колпаков ждал Сергея, сидя на лавочке возле ворот своего дома, который был ещё крепок и построен хозяином с расчётом не на одно поколение наследников. Двор был от крыльца наполовину заасфальтирован, а на другую половину до коровника, птичника и свинарника покрыт плотно утрамбованным слоем песка и мелкой гальки, над которым был сооружен навес, как и над переходами от крыльца к бане, белому амбару, погребу и дровянику.

— В избе душно и от мух спасу нет, — сказал Пётр Васильевич. — Посидим под яблонями, в этом году они уродились чудо как хороши, особенно папирка!

За домом находилось дощатое сооружение, которое можно было назвать летней кухней, где имелись небольшая газовая плита, старенький холодильник и кухонная утварь. Колпаков был большим любителем устраивать навесы, то же он сделал и здесь, над большим столом и двумя почерневшими от времени скамейками.

Николай Петрович, сын хозяина, выглядел молодо, хотя ему было уже за пятьдесят, носил шкиперскую бороду, золотые очки, и Размахов не ошибся, посчитав его за интеллигента, что тот сразу и подтвердил, умело раскурив пенковую трубку. На Сергея он глянул мельком и без всякого интереса. Тот это заметил и слегка осерчал, потому что недолюбливал тех, кто корчит из себя невесть что, а сам пуст как барабан.

— Это мой старший, — сказал Колпаков. — Учёный, я те дам! Кандидатскую написал, что бога нет.

— Моя диссертация не об этом, — снисходительно сообщил Николай Петрович. — Она против того, чтобы сравнивать веру с научным знанием как способом постижения бытия. Современная техника, создание новейших технологий и многое другое — всем этим мы обязаны научному знанию, религия толкует о каком-то непостижимом человеческому разуму существе, от которого современному человечеству нет никакой видимой пользы.

— Как, Алёшка, готовы караси? — крикнул Колпаков мальчику лет десяти, который приглядывал за шкварчавшей на плите огромной сковородкой. — Ты, Сергей Матвеевич, понял, что сказал мой учёный сын?

— Как же, понял и ничуть не удивлён, — сказал Размахов, усаживаясь на указанное ему за столом место. — Он верит в демократию, многопартийность и гласность. Я не ошибся?

— Нисколько, — остро глянул на гостя Николай Петрович. — Сегодня Россия получила беспроигрышный шанс стать свободной.

Пётр Васильевич уже позванивал вилкой о бутылку, привлекая к себе внимание.

— Сейчас, где только двое соберутся, так сразу разговор о политике. А между тем караси стынут и сохнут.

— Что-то мне второй день везёт на выпивку, — сказал, поднимая стаканчик, Сергей.