Встав на приступку, Размахов оглядел замок и убедился, что он цел, отомкнул и распахнул дверь, чтобы проветрить вагончик. Знакомое ему брёвнышко лежало на месте, Сергей присел на него и прислушался к звукам позднего вечера. Где-то неподалёку раздавался шум отдвижка грузовой машины, который становился всё слышнее, внезапно сначала по стене храма, а потом и по вагончику полоснули ярким белым светом автомобильные фары. Тяжелогружёный «газон» медленно протащился мимо, завернул в проулок, надрывно подвывая, стал подниматься на взгорок, его фары качнулись кверху и двумя снопами света скользнули по крышам домов, вершинам деревьев и погасли.

Вино никогда не веселило Сергея, и от трёх стопок он впал в задумчивость, а потом и загрустил. Несколько последних дней были для него нелёгкими и, хотя он по характеру был спокойным и уравновешенным, неудача с храмом и особенно смерть отца отложились на сердце двумя болезненными зарубками. «Как-то не так я живу, — думал Сергей, — совсем не так как все нормальные люди. Сколько себя помню, всё что-то ищу, надеюсь, что кто-то явится и объяснит мне, в чём смысл моей жизни, в чём моё счастье. Но никто не явился, и может быть, нет на свете у человека ни смысла жизни, ни счастья, а так — унылая колготня и пустяшное беспокойство духа».

Мимо него, прошумев крыльями, пролетела ночная птица, и Сергей, вспомнив о голубе, подумал, что завтра нужно будет о нём не забыть и, если дастся в руки, то взять его с собой в город.

Внезапно неподалёку раздались голоса и смех, это закончился в колхозном доме культуры киносеанс и зрители, выйдя на улицу, делились впечатлениями о фильме и прощались друг с другом до утра. Их появление Размахов воспринял как укор себе: эти люди были довольны всем, что ни давала им жизнь, они просто жили, как живёт всё живое, подчиняясь здравому смыслу, который народом почитается как четвёртая ипостась православного бога. К несчастью для себя, Размахов был склонен усложнять жизнь и по всякому, порой даже ничтожному, поводу заглядывал себе в душу, тормошил её, не ведая, что она сама в случае необходимости, очнётся от дрёмы и нашепчет ему верные слова.

Сергей посмотрел на наручные часы, которые уже начали отмеривать новые сутки, поднялся и, зайдя в вагончик, закрыл за собой на задвижку оббитую железом дверь. Наощупь нашёл лежак, сел на него, снял обувь, ослабил ремень на поясе и прилёг, вытянувшись во весь рост, на жёсткую подстилку, примостившись головой на скомканную куртку. В вагончике чувствовалось лёгкое движение горячего воздуха, днём солнце крепко нагрело железную крышу, и сейчас она источала приятное тепло, которое убаюкивало Сергея и навевало обволакивающую усталое тело истому, постепенно переходящую в дремоту.

Незаметно для себя он провалился, как в яму, в беспокойный и мутный сон, который был схож с приступом горячки. Сергей ворочался с боку на бок, иногда поднимал голову и вновь ронял её на скомканную куртку, ему было жарко и душно в закрытом наглухо вагончике, где не было ни одного продуха, но проснуться и открыть дверь он не мог, потому что не имел сил перебороть тяжкий морок сонного беспамятства, пока его не встряхнул крепкий удар в железную крышу обрушившейся от сильного порыва ветра толстой ветки осокоря.

Размахов вскинулся с лежака, наощупь, по стенке, подошёл к двери, распахнул её настежь и жадно задышал, остужая нутро холодным сырым воздухом. Ветер дул сильными порывами и, откликаясь на них, деревья возле храма и в школьном саду начинали шуметь, роняя пожухшую листву и ослабевшие ветви.