— Несите в машину.

Шофёр и Николай Петрович подняли носилки и направились к «уазику», а впереди их пролетел соскользнувший с вершины храма голубь, который сел на ветку осокоря и встопорщил крылья. Из всех, кто был свидетелем этого происшествия, только старик Колпаков воспринял его как знак свыше и истолковал близко к истине:

— Не своя беда парню досталась. На этом месте должен быть его отец. Но кто знает: может господь спас его погубленную грехами родителя душу через огненное крещение?

Никто не обратил внимания на бормотание старика, все во все глаза глядели, как носилки с пострадавшим грузят в машину, и только участковый не выпускал из виду Федьку Кукуева. Мать тянула дурака за руку домой, а он упирался и не хотел уходить. Отмахнувшись рукой от ядовитого выхлопа отъехавшей «санитарки», участковый поспешил к Федьке.

— Говори, что видел?

— Ничего он не знает! — запротестовала мать. — А если и видел, кто поджёг вагончик, то какая ему вера, он ведь убогий. Ищи, Костя, свидетелей в другом месте.

— Пусть он намекнёт только, кого видел, — не унимался участковый. — А показания с него я снимать не стану.

— Никого он не видел! — отрезала мать и потащила упирающегося сына прочь.

Хоботов удалению свидетеля не воспрепятствовал, он озаботился по другому поводу: трупа на месте преступления не имелось, и случившееся было делом не следственной бригады, а участкового, и нужно было произвести необходимые розыскные действия — осмотр места преступления, сбор вещественных доказательств, допрос свидетелей.

— Пойдём, Николай, пока нас не записали в очевидцы, — сказал Пётр Васильевич. — Костя ведь дурак, но при нагане и, стало быть, имеет власть.

Доцент послушно последовал за отцом, он был до глубины души потрясён тем, что случилось с Размаховым. Не прошло и восьми часов, как тот ушёл из их дома, здоровый и весёлый, не ведая, что судьба уже приготовила для него страшную беду. «Он ведь ужасно мучился, — ощутив, как его пробрал озноб, подумал Николай Петрович. — О чём он в этот момент думал? Или человек ничего не чувствует, кроме ужаса, когда начинает гореть заживо?»

И доцента осенила очень простая, но обидная мысль, что философия, которой он посвятил всю свою жизнь, добился успехов в научной карьере, написал несколько монографий, не даёт ответа на вопрос — за что человеку явно ни в чём не виновному, без всякой на то причины приходится испытывать адскую боль и смертельный ужас?

4

Зуев, приняв какое-нибудь решение, сразу же загорался желанием выполнить его как можно скорее. Так было и с женитьбой. После недолгого разговора с Размаховым все его сомнения враз улетучились, и Родион скоропалительно уверовал, что без памяти влюблён в молодую соседку своей тётки и был готов жениться на ней немедленно, поэтому в свой дом он влетел как на крыльях, расцеловал мать, отдал ей городские подарки, вытащил из-под кровати чемодан и принялся укладывать в него брюки, рубашки и прочие мелочи, чтобы было во что переодеться в первое время на новом месте жительства.

— Ты куда это, Родя, засобирался, — всполошилась мать. — Только приехал и опять куда-то наладился.

Эти слова несколько остудили Зуева. Он бросил галстук на кровать и задумался, как сообщить матери, что женится, чтобы это не стало для неё болезненным потрясением. Она, конечно, иногда заговаривала с ним о женитьбе, но это были беспредметные и нравоучительные беседы, в глубине души мать страшилась, что сын женится, ведь это в первую очередь означало для неё невосполнимую утрату, потому что невесть откуда являлась посторонняя женщина и предъявляла на её дитя права собственности.

— Что же ты молчком собираешься? — сказала мать, и в её голосе послышалась слёзная обида.