Пётр Васильевич поспешил к дому председателя сельсовета и по пути встретил Анну Степановну.

— Худо, шабёрка, — махнул рукой старик. — Обгорел Сергей крепко. А где фершалка?

— Мужа поднимает, чтобы завёл и подогнал к храму «санитарку».

— Что же она к пострадавшему не торопится? — возмутился Колпаков.

— Как не торопится, вон она!

Колпаков недовольно буркнул и прошёл мимо фельдшерицы, не ответив на её приветствие. Уже заметно развиднелось, и деревня была занята утренними хлопотами. Романов в глубоких галошах на босу ногу выгнал с подворья корову с нетелью и закрывал за ними ворота.

— Беда, председатель! — кинулся к нему старик. — Городского в вагончике кто-то поджёг, и он обгорел почти до смерти.

— Калистратовна! — сказал Романов проходившей мимо соседке. — Прихвати и моих коровёнок в стадо.

— Надо участкового звать, — вздохнул Пётр Васильевич. — Костька Хоботов хоть и глуп, но, глядишь, что-нибудь раскопает.

Совет был дельным, и Романову он понравился тем, что ответственность за «ЧП» можно было переложить на милицию, собственно, это и было её прямым делом — расследовать преступление.

— Куда участкового слать? — спросил Романов.

— К храму, рядом с ним всё и случилось.

— Так я и знал, что добром эта затея с церковью не кончится, — сказал председатель. — Теперь точно корреспонденты, как мухи на падаль, налетят. Свои-то ещё ладно, но могут из Москвы явиться, как же — несознательные колхозники устроили теракт против демократии.

— А ты, часом, ничего не напутал, Романов? — засомневался Пётр Васильевич. — Какой теракт? Против какой демократии?

— Той самой, которая из Москвы попёрла по всему Союзу, — скривился председатель. — Пойду звонить. Только бы этот Хоботов был дома.

О пожаре возле храма вскоре стало известно многим жителям Хмелёвки, и, когда Колпаков подошёл к обгоревшему вагончику, вокруг него толпились люди, Размахов лежал на простыне, фельдшерица срезала с него обгоревшие лохмотья рубахи и брюк, и выглядел он ужасно: особенно сильно пострадали от огня руки, плечи, шея и грудь. Кожа на этих местах была красно-чёрной от ожогов, и фельдшерица там, где было можно, накладывала сухие повязки, а большие участки повреждений закрывала кусками белой ткани.

— Как он? — спросил Колпаков у сына.

— Пока жив, ему сделали какой-то укол.

К храму подъехал «уазик» с красным крестом на боку, из него вышли шофёр и участковый. Хоботов был одет по всей форме, с пистолетом и сумкой через плечо и смотрелся очень серьёзно. Явный поджог с покушением на жизнь человека, которое вполне могло закончиться смертью потерпевшего, было преступлением такого рода, с коим участковый столкнулся впервые, но он не растерялся и приступил к осмотру того, что осталось от вагончика, и сразу же наткнулся на осколки стеклянной банки, которые захрустели под его яловыми сапогами. Хоботов нагнулся, взял осколок, обнюхал его со всех сторон и радостно произнёс:

— Это же бензин!

Это сообщение было встречено молчанием, и только Федька Кукуев что-то залопотал и дёрнулся из рук матери, но та не дала ему двинуться с места.

Тем временем фельдшерица оказала пострадавшему первую помощь и велела мужу принести носилки. Николай Петрович, Хоботов и шофёр взялись за края простыни, на которой лежал Размахов, и положили его на носилки. Это потревожило Сергея, и он очнулся.

— Пить.

Фельдшерица поднесла к его губам бутылку с водой.