|
В Распутине — опять-таки — не только сосредоточивались все те данные, какими, каждым в отдельности, обладали порой временные или постоянные фавориты Романовых, но — что неизмеримо важней — заключалось нечто специфически ему свойственное, нечто или чуждое его соперникам или мало у них развитое, нечто, обеспечивавшее Распутину выдающийся успех влияния, что называется, «наверняка». Это «нечто» состояло в чем-то абсолютно «настоящем» у Распутина, примешивавшемся к «наигранному» у него и обусловливавшем для нервно- неуравновешенных и слабовольных людей какую-то непререкаемо-импонирующую «правду». В чем же заключалось это колдовские «нечто» у Распутина? это «настоящее» у него? эта его подлинно-что «сокровенная» тайна? Ответ на этот вопрос скрывается в сущности первичного драматического феномена. До тех пор, пока, мы будем относиться к «актерству» Распутина с привычной современному обывателю вульгарной точки зрения, — мы мало подвинемся в разрешении интересующего нас вопроса. Но как только мы вспомним о первоначально-культовом значении «маски», в смысле дичины божества, надевавшейся служителем его в целях посильного самоотождествления с ним, — мы сразу же подойдем к той точке зрения, с которой тайна Распутина, и в частности тайна его лицедейства, получает должное освещение. Маска в новейшем значении этого слова «есть результат извращения и профанации древнего священного лицедейства» — учит одна из спорад Вячеслава Иванова 113. — Эта наша маска не имеет ничего общего с той культовой личиной, в которой, например, у греков, при служении Дионису, заключалась подлинная религиозная сущность. Понять «маску» Распутина, вернее — основную его личину и основное его настроение, этой «маской» обусловленное, — значит раскрыть основную тайну его поведения, тайну самоуверенности этого поведения и, наконец, мощного гипноза, связанного с этим поведением для лиц, желавших видеть в Распутине прежде всего его «маску» и главным образом его «маску», а не его самого, терявшегося за «маской», составлявшей как бы его «сущность». «Видеть самого себя преображенным в своих собственных глазах и затем поступать так, как будто действительно ты вошел в тело и характер другого», в этом, — как мудро формулировал Фр. Ницше, — и заключается «первичный драматический феномен» 114. — «Надевший маску (как культовую личину), поистине отождествляется, в собственном и мирском сознании, с существом, чей образ он себе присвоил. Таков изначальный мифологический смысл маски», — поясняет Вяч. Иванов 115. Этот «первичный драматический феномен», это изначальное значение «мифологической маски» мы можем легко объяснить путем самовнушения роли «божества», «святого» или «героя», — «маски» гипнотически действительной затем, в качестве «сущности», для лиц таящих в себе предрасположение к подобному гипнозу. О том, что Распутин играл роль «святого», более того — новоявленного «Христа», — в этом мы можем убедиться из всего описания его «жития», «чудес», «пророчеств», «изречений» и наконец из его неоднократных внедрений в сознание других (например, того же Илиодора), что вот, мол, даже царь и тот его уже признал Христом, и царица тоже, и др. |
