- Вот не знал, что ты интересуешься девушками! Ты какой-то, знаешь  ли,

не от мира сего... Или это в лагере так казалось, черт  его  знает...  Ну,

объект ты выбрал не очень-то удачный. Констанс - девушка серьезная, ей  не

до флирта... - Он поглядел на меня. - Да ты что, Клод? Ты всерьез, что ли?

   Я молчал и глядел на него. Он встал.

   - Ну, пойдем, я тебя  познакомлю.  А  там  уж  смотри...  -  он  сделал

неопределенный жест.

   Мы пошли к Констанс, Марсель  меня  официально  представил.  Я  неловко

пробормотал слова извинения, Констанс опять улыбнулась, мило  и  безлично.

Она и сейчас умеет  так  улыбаться,  если  хочет  поскорее  отделаться  от

собеседника. В принципе это хорошо действует, я наблюдал; но на меня тогда

ничто не могло подействовать.

   Это не было ощущением яркого счастья, праздника,  пылкой  влюбленности,

как с Валери. Просто я боялся уходить от Констанс, боялся, что  больше  ее

не увижу, - и тогда конец мне, я не вытяну. Чего я от нее хотел,  от  этой

чистенькой, беленькой, ласковой и замкнутой девочки, я и сам  не  понимал.

Вначале я вовсе не думал на ней жениться - может,  потому,  что  никак  не

рассчитывал на ее согласие. Соблазнять ее я тем более  не  собирался.  Мне

даже не приходило в голову поцеловать Констанс. Вообще я вначале относился

к ней не как к женщине, а как к  источнику  света,  тепла,  спокойствия  -

всего этого так не хватало мне тогда!

   И  вот  вечер  за  вечером  я  сидел  в  ее  чистенькой,  очень  скудно

обставленной комнате, смотрел, как она  ходит,  заваривает  чай,  как  она

штопает чулки. Однажды я принес ей две пары нейлоновых чулок -  выменял  у

американца за уникальную  лагерную  зажигалку  из  снарядной  гильзы.  Эту

зажигалку  мне  подарил  чех  Франтишек,  я  его  вовремя  предупредил  об

опасности - _увидел_ его имя в  списке  для  газовой  камеры  на  столе  у

начальника лагеря, и ребята дали ему номер  мертвеца,  перевели  в  другой

барак - ну, как обычно делали в  таких  случаях,  если  удавалось  заранее

узнать. Я тогда уже научился _видеть_...

   Констанс не испугалась и не смутилась, когда я принес ей чулки. Я  даже

удивился - думал, она будет отказываться, рассердится. Но она улыбнулась -

по-хорошему, не той, официальной улыбкой - и сказала:  "Это  замечательно.

Мне так надоело штопать чулки! А нейлон, говорят, очень прочный".

   После месяца ежедневных встреч мы поразительно мало знали друг о друге.

Я сказал ей, что был в лагерях, - да и Марсель представил меня: "Мой  друг

по лагерю". Сказал, где работаю, где живу. О Робере рассказывал. Один  раз

заговорил об отце и Женевьеве, но о матери сказал только, что она  умерла.

И это все. О лагерях и  о  Валери  мне  было,  пожалуй,  одинаково  трудно

говорить, у меня в первые годы  даже  температура  поднималась  до  сорока

градусов, если я начинал рассказывать. О телепатии я  попросту  побаивался

упоминать, тем более что у меня эти способности вдруг исчезли, и я склонен

был думать, что они могли проявляться так ярко лишь в лагерной обстановке.