и доброта - вот что держало нас всех, вот что помогало нам жить.

   - Констанс, - говорю я и целую ее руки,  ее  добрые,  сильные  руки.  -

Констанс, без тебя ничего не было бы... и меня не было бы...

   Слова эти сами сказались, будто из глубины души, я вполне искренен.  Но

ведь минуту назад я думал иное и тоже был искренен, горько искренен. Тут я

замираю от страха - я забыл, я не могу привыкнуть  к  тому,  что  Констанс

меня _видит_... И вдруг я понимаю впервые, что означало для  Констанс  мое

постоянное присутствие в ней, внутри ее души. Это было как тюремный глазок

- в любую минуту, в любой позе тебя могут увидеть чьи-то глаза. И если это

не чужие глаза, пожалуй, тем хуже. Мне казалось, что  это  так  прекрасно,

что это высшая форма связи, возможная между  людьми,  что  это  предвестие

будущего...

   - Но ведь ты прав, - отвечает мне Констанс, и меня опять  ужасает,  что

она _видит_. - Ты прав: наверное, в будущем все смогут так...

   Да, в  будущем.  В  далеком,  очень  далеком  будущем,  которое  теперь

отодвинулось еще дальше, а вернее всего, исчезло. В том ясном, счастливом,

гармоничном мире, которого никто из нас никогда не  увидит.  Я  видел  его

отдаленный отсвет в глазах Констанс, я слышал отзвук  его  гармонии  в  ее

душе. Но и это оказалось обманом... самообманом, еще  одной  эгоистической

ложью, вполне достойной нашего века. Делать вид,  что  все  хорошо,  когда

ясно видишь, что ни черта хорошего быть не может; уверять себя,  будто  ты

создал оплот идеальной любви и дружбы, когда отлично знаешь, что нет и  не

может быть никаких баррикад против всего мира, против всего  человечества,

гибнущего от взаимного непонимания, от нелепой,  бессмысленной  вражды.  И

вдобавок закрывать глаза на то, что  делается  внутри  твоего  крохотного,

мнимо идеального мирка! Ну, разве ты этого не  видел?  По  совести  -  так

совсем и не видел? Ты никогда не думал над тем, что означает для Констанс,

с ее убеждениями, с ее воспитанием и биографией, отход от партии? Ты верил

ее спокойствию, ее уравновешенности, ее тихой улыбке, - так уж безусловно,

безоговорочно верил? Брось притворяться, ты просто  закрыл  глаза  на  то,

чего тебе не хотелось видеть, и решал, что это для тебя не существует.

   А то, что случилось с Натали, когда ты попробовал вмешаться в ее жизнь,

- это разве не должно было раскрыть тебе  глаза?  А  Марк?  Ты  постарался

забыть, какое у него было лицо в те дни,  когда  Натали...  Ты  постарался

забыть его разговор с приятелем... А какой  толк  забывать,  вытеснять  из

памяти все это, если сам Марк ничего не забыл и не простил?

   Да, его разговор с приятелем... с этим рыжим пареньком Луи  Милле...  Я

постыдился рассказать Констанс об этом, ведь вышло так, что я  шпионил  за

Марком, - и это сразу после трагедии, разыгравшейся с  Натали.  Но  я  был

глубоко  встревожен...  Я  поймал  очень  странный   взгляд   Марка,   мне

показалось, что сын меня не то боится, не  то  ненавидит...  И  мне  вдруг

нестерпимо захотелось узнать, что он делает. Мне показалось... ну, в общем

я начал искать Марка и нашел его.