Какое ты имел право думать и решать за меня, без меня? Только потому,  что

я твоя дочь! Да, только потому! Ты не сделал бы ничего подобного с  другой

девушкой, ведь нет? А я... а со мной... Ты хуже, чем рабовладелец! Знаешь,

кто ты? Ты... ты этому у фашистов в лагерях выучился!

   - Боже мой! Натали, что ты делаешь!

   Я  вскакиваю.  Сквозь  гнев  и  возмущение  пробивается  все   тот   же

неотступный страх: мне показалось, что Натали совсем чужая, что я не люблю

ее, что...

   - Я знаю, что я делаю! - Натали вплотную подходит ко мне и, глядя прямо

в глаза, отчетливо и медленно произносит: - Я размыкаю Круг, да? Я уже вне

твоего Круга, верно?

   Последним усилием воли я удерживаюсь  от  того,  чтоб  не  кричать,  не

биться головой о стенку. Итак, все пропало. Все усилия этих страшных  дней

- ни к чему. Все это лишь предсмертная пытка,  жестокая  и  бессмысленная,

как в лагере. Если б я верил в бога или дьявола, я решил бы, что  это  они

придумали... эту веселую шуточку в мировом масштабе... Все кончено, теперь

я понимаю, что все кончено. Еще раз откроется и захлопнется  дверь,  и  не

будет Натали... Нет, нет, только не это! Я не вынесу этого,  лучше  я  сам

уйду, чтобы все сразу...

   Натали все стоит и смотрит на меня в упор. Ее глаза постепенно оживают,

лицо, застывшее и жесткое, смягчается.

   - Я, наверное, не должна так говорить с тобой,  -  медленно  произносит

она. - Тебе тоже тяжело. И потом я не имею права решать за всех остальных,

а ведь если ты не выдержишь... - Она говорит очень тихо,  почти  бормочет,

словно размышляя вслух. - И вообще ты прости, мне очень больно, я кричу от

боли, а не рассуждаю...

   "Как она похожа на меня!" - думаю я, и вдруг меня словно теплой  волной

обдает нежность, любовь, жалость к этой  измученной,  несчастной  девочке,

моей дочери. Пускай она несправедлива ко мне - я тоже был  несправедлив  к

ней в том, прежнем мире, громадном, великолепном и жестоком, а теперь мы с

ней связаны общим горем и не смеем бросать друг друга в беде,  потому  что

от прочности нашей связи в конечном счете зависят все остальные, уцелевшие

вместе  с  нами...  Кто  знает,   может   быть,   зависит   судьба   всего

человечества...

   - Я люблю тебя, разве ты не видишь, Тали, моя девочка! - говорю я.

   Натали печально и покорно улыбается.

   - Да, ты прав, конечно, ты прав, и я постараюсь... я  только  не  знаю,

как у меня получится. Сейчас мне будто бы легче, а вообще...

   Голое у нее срывается, она опять судорожно глотает и  подносит  руку  к

горлу. Потом Натали поворачивается и уходит, такая тоненькая в  этом  алом

свитере и узкой черной юбке - вот-вот переломится пополам и упадет,  да  и

походка у нее неуверенная... Но я уже ничего не смогу сделать, даже  слова

сказать не могу, силы меня покинули, и мне хочется одного -  чтобы  пришла

Констанс, чтобы поскорее пришла Констанс, она одна может мне  помочь,  без

нее я пропал, и все мы пропали.

   Констанс входит, я порывисто обнимаю ее, мы  стоим  молча,  моя  голова

лежит у нее на плече, и я чувствую запах ее кожи, ее белой,  нежной,  чуть

вянущей кожи, такой знакомый, такой дорогой, и мне становится чуть  легче,

страх отступает.