Это "все равно" меня добивает.

   - Кто? - кричу я. - Кто, ради бога? Говорите правду! Натали?

   - Нет... - почти беззвучно произносит Констанс. - Отец...

   - Отец? Где он? - Я с ужасом соображаю,  что  все  это  время  даже  не

вспомнил об отце. - Где он?

   Робер и Констанс отводят глаза. Нет, не может быть!

   - Но он... он же не мог, вот так... Почему вы мне ничего не сказали?

   - Ты говорил в это  время  с  Натали...  -  тихо  и  печально  отвечает

Констанс. - Он все время, с утра, сидел и курил. Потом подошел ко мне -  я

стояла у окна - и сказал: "Девочка, ты крепкая, я тебе одной  и  скажу.  Я

решил пойти прогуляться вон туда, видишь? Тропинка идет по  склону  холма,

огибает его, а что дальше - не знаю. Даже  сквозь  это  проклятое  пыльное

стекло видно, как там хорошо". Я сказала: "Разве вы  не  знаете,  что  там

смерть?" Он ответил: "Да толком не знаю. Я ведь человек простой,  в  науке

не разбираюсь, а то, что Клод  устроил  с  нами,  это,  знаешь  ли,  штука

тонкая. Чертовщина просто. А потом - что ж такое смерть? Мне с  ней  давно

уж пора  поговорить.  Вот  пойду,  может,  и  встречусь".  Я  умоляла  его

остаться, просила хоть поговорить с тобой, но  он  только  головой  качал.

"Клод, он меня простит за невежливость, он мальчик  добрый.  А  мне  лучше

уйти потихоньку. Ничего он тут поделать не  может,  только  расстраиваться

попусту будет. Я посидел, знаешь ли, в уголке и все обдумал. Ему  всех  не

удержать, так что уж лучше мне отпустить веревку - как Валери сделала".

   - Отпустить веревку? Он так сказал? - холодея, спрашиваю я.

   "Значит,  он  слушал  мой  разговор  с  Валери,  мои  мысли?  Или   это

случайность? Неужели меня слышат даже на расстоянии? Боже, о чем я  думаю!

Ведь отец - он ушел туда, он умер... или умирает?  Умирает?  Почему  я  не

думал о том, что сталось с Валери, Софи, почему я  не  понимал,  что  они,

наверно, еще  ходят  или  лежат  там  где-то...  умирают,  беспомощные,  в

невыносимых мучениях? Почему я не думал о настоящем облике атомной смерти,

а только об уходе?"

   - Ты не должен об этом думать, - приказывает Робер, глядя мне в глаза.

   - Но я не могу...

   - Можешь. Я объясню тебе, в чем дело. Я наблюдал за всеми. Если  видел,

что приближается критический момент, то давал таблетку -  знаешь,  эти,  с

цианистым калием, которые убивают мгновенно.

   - Ты не имел права этого делать! Ты с ума сошел!

   - Имел. Все зависит не от них, а от тебя. Если ты  не  можешь  удержать

кого-нибудь из нас, то я могу хоть избавить его от мучений. Скажи,  что  я

не прав! Наша старая лагерная правда, Клод.

   Да. Та правда, во имя которой мы дали смертельные дозы морфия  Леону  и

Феликсу, когда я... не смог удержать веревку! Все верно, Робер,  ты  прав,

тысячу раз прав, а я... своим равнодушием я  отправил  на  смерть  любимую

женщину и отца.

   - Это не равнодушие, ты же знаешь, Клод, - говорит умоляюще Констанс. -

Ты не виноват.