Понимаешь? Я и то
старался снимать и приглушать слишком сильные реакции - ну, когда уходила
Валери, потом Натали, отец... Я оставлял ему память об этом, но приказывал
воспринимать это спокойней, более философски, что ли...
- Просто черт знает что! - пробормотал Марсель, наливая себе вина. - Ты
объяснял-объяснял, а я все-таки не понимаю, как это все возможно. Ну, вот
хотя бы то, что он стал "прозрачным" для всех.
- Ну, это получилось само собой. Было бы немного сложней внушать ему,
что он понимает всех, а сам непроницаем, пока не выскажется. Создалась бы
путаница в восприятии... Ну, и для моих целей был полезней этот вариант:
чтобы Клод понял, как это тяжело для других...
- Ладно, - вздохнув, сказал Марсель. - Я в этой вашей чертовщине все
равно не разберусь как следует. Но, значит, ты затеял всю эту жуткую
историю для того, чтобы переубедить Клода. А в чем? Я и этого что-то не
понимаю. В том, что борьба за мир возможна? Но что ж ты ему доказал?
Скорее уж обратное. Да и вообще, что за методы...
- Ах, да не в этом дело! - нетерпеливо ответил Робер. - При чем тут
борьба за мир? Ты пойми, ведь он ослеп, он шел по краю пропасти, и я
видел, что он вот-вот свалится и, пожалуй, потащит за собой всех. Ну,
представляешь себе, что это значит, когда человек делает ставку на одно,
только на одно? И вдобавок на самые хрупкие, самые ненадежные чувства?
- Почему же самые ненадежные? Любовь, дружба, семья...
- Не будем об этом спорить, хотя я считаю, что любовь между родителями
и детьми - чувство сложное и обычно одностороннее. Но если от любви и
дружбы, даже самой искренней, требовать слишком многого, она неизбежно
надломится. Таков уж закон жизни. Это все равно, что впрячь скаковую
лошадь в телегу ломовика. Если ты попробуешь отгородиться любовью от всего
мира и видеть в ней единственное спасение и единственную подлинную
ценность, ты проиграешь неминуемо. Проиграешь, как ты ни цепляйся за эту
любовь!
- Ну, я-то ничего подобного и не собираюсь делать, меня ты не агитируй,
- сказал Марсель. - Но как получилось, что Клод так ухватился за эту свою
идею насчет внутренних очагов сопротивления? Как могло случиться, что Клод
Лефевр, лагерник, отличный боец, идеально честный человек, - и вдруг
увлекся такой теорией... Ведь если разобраться, это мещанство!
- Вот видишь! Это я ему как раз и пытался втолковать! Парадокс
заключается в том, что мое определение его глубоко оскорбляло: он искренне
ненавидел мещан! И был уверен, что его теория - именно антимещанская. Что
эти очаги внутреннего сопротивления станут форпостами будущего мира,
гармонического, прекрасного и доброго.
- Как же ты это объясняешь? - спросил Марсель.
- Я думаю, что он был слишком глубоко травмирован войной. Психика у
него сверхчувствительная, для таких тонких организаций годы лагеря -
это...
- Но он же превосходно держался в лагере!
- Боюсь, что никто из нас не понимал, чего это ему стоило. |