|
Что касается до сколько-нибудь выдающихся чужеземцев, то их, без сомнения, никогда еще до сих пор не видывали на Даусоновой пристани. Во всяком случае, радостное возбуждение тетушки Патси было весьма умеренным по сравнению с тем, которое охватило Ровену. Девушка чувствовала себя как бы вознесшейся превыше облаков. Казалось, будто она парит в воздухе, не прикасаясь к земле. Ей представлялось, что она переживает самый великий день и наиболее поэтичный эпизод в безцветной истории родного ея скучнаго провинциальнаго городка. Ей предстояло находиться в фамильярном соседстве с дивными источниками славы, которая охватывала ее всецело могучей своею волною в то время, как остальным девицам дозволялось только завистливо смотреть на эту славу со стороны, за невозможностью стать участницами таковой.
Вдовушка, Ровена и сами чужеземцы были готовы к торжественному приему. Пройдя через сени и пропустив гостей близнецов вперед, хозяева вошли вслед за ними в открытую дверь зала, откуда доносилось глухое жужжание говора. Близнецы заняли позицию возле дверей. Вдовушка стояла рядом с Луиджи, а Ровена рядом с Анджело. Тотчас же затем начался церемониальный марш с торжественными оффициальными представлениями. Довольная улыбка не сходила все время с лица вдовушки, которая, принимая процессию именитых сограждан, препровождала ее затем к Ровене. Все это соединялось со следующим церемониалом: — Добраго утра, сестрица Купер! (рукопожатие). — Добраго утра, братец Гиггинс! Граф Луиджи Канелли, мистер Гиггинс! (рукопожатия, за которыми следуют со стороны Гиггинса пожирающий пристальный взгляд и заявление: „Рад вас видеть“, а со стороны графа Луиджи, вежливое наклонение головы и замечание: „Рад это слышать“). — Добраго утра, Ровеночка! (рукопожатие). — Добраго утра, г-н Гиггинс! Имею честь представить вас графу Анджело Капелли (рукопожатие, пристальный взгляд, полный восхищения. „Рад вас видеть!“ (улыбающееся) „Рад вас слышать!“ и Гиггинс уходит). Ни один из посетителей не чувствовал себя в своей тарелке, но так как все это были люди добросовестные, то никто из них даже не притворялся, будто чувствует себя таким образом. Никому из них не доводилось перед тем видеть человека, носившаго аристократический титул, и никто не ожидал даже и на этот раз встретиться с подобным высокопоставленным лицом. Графский титул новоприбывших иностранцев явился поэтому для почтенных горожан своеобразным, с ног сшибательным сюрпризом, который захватил их совершенно не подготовленными. Немногие лишь пытались поставить себя на уровень требований, предявлявшихся таким титулом, и отвечать робким „милорд“ или же „ваша светлость“ и т. п. Большинство чувствовало себя, однако, в конец подавленными непривычным словцом, с которым соединялось туманное благоговейное представление о дворцах, украшенных придворными в позолоченных мундирах, о торжественном церемониале и августейших венценосцах. Торопливо обмениваясь рукопожатиями, такие смиренные горожане безмолвно удалялись. От времени до времени, как это вообще случается при оффициальных приемах, какая-нибудь ненормально добрая душа задерживала процессию, заставляя всех дожидаться, пока она наведет справки, в какой именно степени понравился братьям-близнецам провинциальный городок, сколько времени разсчитывают они там гостить, как поживают их родственники и тому подобное. Затем, упомянув про погоду, добрая душа выражала надежду, что жара вскоре спадет, и вообще устраивалась дабы, иметь право обявить по возвращении домой: „Я имел с ними продолжительный разговор“. Тем не менее, никто не сказал и не сделал ничего такого, о чем следовало бы потом пожалеть, а потому оффициальный прием закончился совершенно прилично и к взаимному удовольствию. Затем завязался общий разговор. Близнецы переходили от одной группы горожан к другой, причем безыскуственная их вежливость, соединенная с утонченным изяществом и безхитростной простотою речей, вызывала общее одобрение и восхищение. |
