— Я тут ничего не могу разобрать! Чорт возьми, оттиски пальцев младенца совершенно не согласуются со всеми остальными.

Вильсон ходил взад и вперед по комнате, а затем принес из своего архива еще две стеклянныя пластинки. Усевшись опять за стол, он долго всматривался в эти пластинки и ломал себе голову, от времени до времени бормоча сквозь зубы: „Нет, все равно, я ничего сообразить тут не могу. Отпечатки не соответствуют друг другу, а между тем я готов поклясться, что имена и числа отмечены мною правильно и что поэтому отпечатки непременно должны были бы согласоваться. Мне никогда в жизни не случалось делать такия пометки спустя рукава“.

Адвокат чувствовал теперь себя до чрезвычайности усталым. Мысли у него начинали путаться. Он решил поэтому хорошенько выспаться и тогда уже посмотреть, какой смысл может на самом деле иметь неожиданно для него обнаружившаяся загадка. Улегшись в постель, адвокат проспал около часу, но сон его далеко не был спокойным и безмятежным. Потом сон этот начал словно инстинктивно отлетать и, наконец, Вильсон, еще не вполне пробудившись от дремоты, очутился на постели в сидячем положении.

— Что же такое мне приснилось? — спросил он себя самого, стараясь припомнить ускользавшую от него грёзу. — Помнится, что я видел как будто разрешение моей загадки…

Еще не докончив этой фразы, он очутился одним прыжком на средине комнаты, подошел к столу, прибавил огня в лампах и схватился опять за стеклянныя свои пластинки. Одного беглаго взгляда на них оказалось на этот раз достаточным для того, чтоб он воскликнул:

— Боже мой, какое открытие! Целых двадцать три года никто ведь этого даже и не подозревал.

ГЛАВА XXI

«На поверхности земли он совершенно лишний. Ему следовало бы находиться под нею и вдохновлять собою кочны капусты».

1 Апреля.

«В этот день нам напоминают о том, чем мы являемся в продолжение остальных трехсот шестидесяти четырех дней в году».

Накинув на себя кое-что из одежды, Вильсон принялся за работу с энергией паровой машины высокаго давления. Дремота, у него разом исчезла. Чувство усталости тоже разсеялось безследно, благодаря могучему освежающему влиянию великаго и дивнаго сделаннаго им открытия. Вильсон снял несколько нежных и точных копий с некоторых из своих отпечатков, а затем увеличил хоть и в десять раз с помощью пантографа. Эти увеличенныя изображения были исполнены на листах белаго картона, причем каждая отдельная линия в запутанной массе кривых, образовавших своей совокупностью характерный отпечаток, была резко вычерчена китайской тушью, а потому сразу же бросалась в глаза. Дня непривычнаго глаза, в коллекции нежных отпечатков, оставленных человеческими пальцами на стеклянных пластинках, не представлялось никакого разнообразия, но, при увеличении в десять раз, отпечатки эти напоминали собою рисунок дерева, распиленнаго поперек слоя, причем даже самый неопытный наблюдатель мог на разстоянии нескольких футов определить с одного взгляда, что отпечатки разных рук существенно отличались друг от друга. Вильсон, наконец, покончил свою кропотливую, трудную работу и расположил ея результаты по плану, в котором существеннейшими чертами являлись строгий порядок и преемственная последовательность, а затем добавил к ним несколько изображений, увеличенных с помощью пантографа еще в давнишние годы, когда он от нечего делать занимался такими увеличениями.

Ночь пролетела незаметно для Вильсона, и день значительно уже подвинулся вперед. К тому времени, когда адвокат поспешно проглатывал свой завтрак, пробило девять часов и заседание суда должно было уже открыться. Вильсон явился в суд на свое место с коллекцией отпечатков, опоздав ровнехонько на двенадцать минут.

Том Дрисколль мимоходом заглянул в эту коллекцию слегка подтолкнул локтем своего приятеля и, лукаво подмигивая одним глазом, сказал:

— Мякинная Голова обнаруживает редкостную деловитость.