В самом деле, если бы мы услышали от
него все, дело, вероятно, приняло бы совсем другой оборот, но о пиратском
судне он упомянул лишь вскользь. Да и то, что соизволил нам открыть
полковник, я так и не дослушал до конца, потому что мистер Генри,
погрузившийся в мрачную задумчивость, скоро встал и (напомнив полковнику,
что его ожидают неотложные дела) велел мне следовать за собой в контору.
Там он не стал больше скрывать свою озабоченность, с искаженным лицом
он расхаживал взад и вперед по комнате, потирая рукой лоб.
-- Вы мне нужны, Маккеллар, -- начал он наконец, но тут же прервал
себя, заявив, что нам надо выпить, и приказал подать бутылку лучшего вина.
Это было совсем не в его обычае, и меня еще более изумило, когда он залпом
выпил несколько стаканов один за другим. Вино его подкрепило.
-- Вас едва ли удивит. Маккеллар, -- сказал он, -- если я сообщу вам,
что брат мой, о спасении которого мы все с радостью услышали, сильно
нуждается в деньгах.
Я сказал, что не сомневаюсь в этом, но что сейчас это нам весьма
некстати, потому что ресурсы у нас невелики.
-- Это я знаю, -- возразил он. -- Но ведь есть деньги на уплату
закладной.
Я напомнил ему, что принадлежат они миссис Генри.
-- Я отвечаю за имущество своей жены, -- резко сказал он.
-- Да, -- возразил я. -- Но как же быть с закладной?
-- Вот в том-то и дело, -- сказал он. -- Об этом я и хотел с вами
посоветоваться.
Я указал ему, как несвоевременно было бы сейчас тратить эти суммы не по
прямому их назначению, как это свело бы на нет плоды нашей многолетней
бережливости и снова завело бы наше хозяйство в тупик. Я даже позволил себе
спорить с ним, и, когда он ответил на мои доводы отрицательным жестом и
упрямой горькой усмешкой, я дошел до того, что совсем забыл свое положение.
-- Это -- сущее безумие! -- закричал я. -- И я, со своей стороны, не
намерен участвовать в нем!
-- Вы говорите так, как будто я делаю это ради своего удовольствия, --
сказал он. -- У меня ребенок, я люблю порядок в делах, и сказать вам по
правде, Маккеллар, я уже начинал гордиться достигнутыми успехами в
хозяйстве. -- Он с минуту помолчал, о чем-то мрачно раздумывая. -- Но что же
мне делать? -- про -- должал он. -- Здесь ничего не принадлежит мне, ровно
ничего. Сегодняшние вести разбили всю мою жизнь. У меня осталось только имя,
все остальное призрак, только призрак. Прав у меня нет никаких.
-- Ну, положим, они совершенно достаточны для суда, -- сказал я.
Он яростно поглядел на меня и, казалось, едва удержал то, что хотел мне
сказать. Я раскаивался в своих словах, потому что видел, что, хотя он и
говорил о поместье, думал он о жене. Вдруг он выхватил из кармана письмо,
скомканное и измятое, порывисто расправил его на столе и дрожащим голосом
прочитал мне следующие слова:
-- "Дорогой мой Иаков", -- вот как оно начинается! -- воскликнул он. |