|
-- Мой сын? -- воскликнул милорд. -- Безрассудный! Безрассудный мальчик! Как мог он покинуть места, где был в безопасности?! Ни слова не сказала мисс Генри, и я не взглянул на нее, сам не знаю почему. -- Так, -- произнес мистер Генри, едва переводя дыхание. -- И где же он? -- Я оставил его на дорожке в кустах. -- Проведите меня к нему, -- сказал он. Мы пошли, он и я, не говоря ни слова, и на мощеной дорожке повстречали Баллантрэ. Он шел, насвистывая и помахивая тростью. Было еще достаточно светло, чтобы узнать его, хотя и трудно разглядеть выражение его лица. -- Ба! Да это Иаков! -- воскликнул Баллантрэ. -- А Исав-то вернулся. -- Джеме, -- сказал мистер Генри, -- ради бога, называй меня по имени. Я не буду прикидываться, что рад тебе, но по мере сил постараюсь обеспечить тебе гостеприимство в доме отцов. -- Почему не в моем доме? Или, может быть, в твоем? -- сказал Баллантрэ. -- Ты как предпочел бы выразиться? Но это старая рана, и лучше ее не касаться. Раз ты не пожелал содержать меня в Париже, то, надеюсь, не лишишь своего старшего брата его места у родимого очага в Дэррисдире? -- К чему все это? -- ответил мистер Генри. -- Ты прекрасно понимаешь все выгоды твоего положения. -- Что ж, не буду этого отрицать, -- сказал тот с легким смешком. И этим (они так и не протянули друг другу руки), можно сказать, и кончилась встреча братьев, потому что вслед за тем Баллантрэ обернулся ко мне и приказал принести его вещи. Я, со своей стороны, -- возможно, несколько вызывающе -- обернулся к мистеру Генри, ожидая подтверждения этого приказа. -- На время пребывания у нас моего брата, мистер Маккеллар, вы меня очень обяжете, выполняя его желания, как мои собственные, -- сказал мистер Генри. -- Мы все время обременяем вас поручениями; но не будете ли вы добры послать за вещами кого-нибудь из слуг? -- Он подчеркнул последнее слово. Смысл этого обращения явно заключал заслуженный упрек пришельцу, но таково было его дьявольское бесстыдство, что он обернул его по-своему. -- А выражаясь без прикрас, проваливайте! -- сказал он елейным тоном и поглядывая на меня искоса. Никакие блага в мире не принудили бы меня заговорить, даже позвать слугу было свыше моих сил. Я предпочитал сам служить этому человеку, лишь бы только не открывать рта. Поэтому я молча повернулся и пошел по дорожке к кустарнику с сердцем, исполненным гнева и отчаяния. Под деревьями было уже темно, и я шел, совсем позабыв зачем, пока чуть было не сломал себе шею, споткнувшись о саквояжи. И странное дело. До того я, не замечая тяжести, тащил оба саквояжа, теперь же едва мог управиться с одним. И это обстоятельство, заставив меня сделать два конца, отсрочило мое возвращение в залу. |
