|
В другой раз мы встретили на Джермин-стрит моего университетского знакомого Билли Уайта, бывшего итонца, члена нашего клуба бунтарей. Был он мил, носа не драл, но, пусть и против желания, всем существом источал дух высшего сословия, избранного круга, безупречных манер и тонкого вкуса. Он позвал нас в бар, попробовать первых в этом году колстерских устриц. Алисон почти не раскрывала рта, но контраст между ней и сидевшими вокруг папиными дочками был не в ее пользу. Когда Билли разливал остатки муската, она на минуточку вышла. - Старик, она очень мила. - Ох... - Я махнул рукой. - Да брось ты. - Симпатичная. - Не все же за принцессами бегать. - Ладно, ладно. [39] Но я-то знал, что у него на уме. После того как мы с ним распрощались, Алисон долго молчала. Мы ехали в Хампстед, в кино. Я заглянул ей в глаза. - Что дуешься? - Иной раз от вас, богатых англиков, просто блевать хочется. - Я не из богатой семьи. Из зажиточной. - Из богатой, из зажиточной - какая разница? Метров через сто она снова заговорила. - Ты делал вид, что мы с тобой едва знакомы. - Глупости. - Чего вы от нее хотите, она ж недавно с дерева слезла. - Чушь какая. - Как будто у меня дырка на брюках. - Все гораздо сложнее. - Да уж, где мне понять. Однажды она сообщила: - Завтра мне надо на собеседование. - А ты хочешь идти? - А ты хочешь, чтоб я пошла? - Я-то при чем? Сама решай. - Хорошо бы меня приняли. Просто чтоб знать: хоть на что-то гожусь. Она заговорила о другом, и позже я не стал возвращаться к этой теме. Мог, но не стал. А назавтра и я получил приглашение на собеседование. Алисон уже вернулась - ей показалось, что все прошло нормально. Через три дня ей сообщили, что она допущена к стажировке и должна приступить к работе в десятидневный срок. Меня экзаменовал целый комитет обходительных чинуш. Алисон ждала у дверей, и мы отправились обедать в итальянский ресторан, чувствуя неловкость, как чужие. Она была бледная, усталая, щеки отвисли. Я спросил, чем она занималась, пока меня не было. - Писала ответ. [40] - Туда? - Туда. - Какой? - А ты как думаешь? - Согласилась? Тягостное молчание. Я знал, что она хочет услышать, но язык не поворачивался. Я был как лунатик, проснувшийся на самом краю крыши. Женитьба, обустройство - нет, к этому я не готов. В душе я не доверял ей: между нами лежало нечто пугающее, смутное, трудноопределимое, и породила его она, а не я. - Некоторые их самолеты садятся в Афинах. Если ты попадешь в Грецию, будем видеться. А останешься в Лондоне - тем более. И мы стали обсуждать, как тут устроимся, когда мне откажут. Не отказали. Пришло известие, что моя кандидатура рассматривается педкомиссией в Афинах. |
