|
Попробовав курабье, я одобрительно кивнул. - Вы не первый англичанин, который оценил стряпню Марии. - А первый - Митфорд? - Цепкий взгляд. - Я виделся с ним в Лондоне. Он подлил чаю. - Ну и как вам капитан Митфорд? - Не в моем вкусе. - Он рассказывал обо мне? - Самую малость. Ну, что... - Он не отводил глаз. - Сказал, что поссорился с вами. - Общение с капитаном Митфордом доводило меня до того, что я начинал стыдиться своего английского происхождения. А я-то решил, что раскусил его; во-первых, его выговор казался хоть и правильным, но старомодным, точно в последний раз он был в Англии много лет назад; да и наружность у него как у иностранца. Он был до жути - будто близнец - похож на Пикассо; десятилетия жаркого климата придали ему черты обезьяны и- ящерицы: типичный житель Средиземноморья, ценящий лишь голое естество. Секреция шимпанзе, психология пчелиной матки; воля и опыт столь же развиты, как врожденные задатки. Одевался он как попало; но самолюбование принимает и другие формы. - Не знал, что вы из Англии. - Я жил там до девятнадцати лет. Теперь я натурализовавшийся грек и ношу фамилию матери. Моя мать была гречанкой. - А в Англии бываете? - Редко. - Он быстро сменил тему. - Нравится вам мой дом? Я его сам спроектировал и выстроил. Я огляделся. - Завидую вам. - А я - вам. У вас есть самое главное, молодость. Все ваши обретения впереди. Он произнес это без унизительной дедушкиной улыбки, которой обычно сопровождаются подобные банальности; [88] серьезное выражение лица не оставляло сомнении: он хочет, чтобы его понимали буквально. - Хорошо. Я покину вас на несколько минут. А потом прогуляемся. - Я поднялся следом, но он махнул рукой: сидите. - Доедайте печенье. Марии будет приятно. Прошу вас. Он вышел из тени, раскинул руки, растопырил пальцы и, сделав мне очередной ободряющий знак, скрылся в комнате. Со своего места я мог различить внутри край обитого кретоном дивана, вазу с мелочно-белыми цвeтaми на столике. Стена напротив двери от пола до потолка увешана книжными полками. Я стащил еще курабье. Солнце клонилось к горам, у их пепельных, тенистых подножий лениво блестело море. И тут я вздрогнул: раздалась старинная музыка, быстрое арпеджио, слишком четкое, какое не могло доноситься из радиоприемника или проигрывателя. Я перестал жевать, гадая, что за сюрприз мне приготовили. Короткий перерыв - не для того ли, чтоб я поломал голову? Затем - мерный и гулкий звук клавикордов. Поколебавшись, я решил остаться на месте. Сперва он играл быстро, потом перешел на медленный темп; раз-другой осекся, чтобы повторить музыкальную фразу. Молча прошла через колоннаду старуха, не взглянув на меня, хотя я указал на остатки печенья и неуклюже выразил свое восхищение; хозяин-отшельник явно предпочитал немых слуг. Музыка лилась из дверного проема, обнимала меня, растворялась в солнечном свете за арками. Он прервался, повторил последний фрагмент и закончил играть - так же внезапно, как начал. Дверь закрылась, наступила тишина. Прошло пять минут, десять. Солнце подползло ко мне по красному настилу. Все-таки нужно было войти; я обидел его. Но тут он показался в дверях: - Я не спугнул вас? - Ни в коем случае. |
