Прошло пять минут, десять. Солнце подползло ко мне
по красному настилу.
Все-таки нужно было войти; я обидел его. Но тут он показался в дверях:
- Я не спугнул вас?
- Ни в коем случае. Это Бах?
- Телеман.
- Вы отлично играете.
- Играл когда-то. Но неважно. Пойдемте. - В нем
[89]
чувствовалась нездоровая порывистость; он словно желал отделаться - не только от
меня, но и от течения времени. Я поднялся.
- Надеюсь как-нибудь еще вас послушать. - Он слегка наклонил голову, точно
не замечая моей навязчивости. - В этой глуши так скучаешь без музыки.
- Только без музыки? - И продолжал, не давая ответить: - Пойдемте же.
Просперо покажет вам свои владения.
Спускаясь за ним на гравийную площадку, я сказал:
- У Просперо была дочь.
- У Просперо было много придворных. - Сухо посмотрел на меня. - И далеко не
все молоды и прекрасны, г-н Эрфе.
Вежливо улыбнувшись, я решил, что он намекает на события войны, и после
паузы спросил:
- Вы здесь один живете?
- Для кого один. А для кого и нет, - с мрачным высокомерием сказал он,
глядя прямо перед собой. То ли чтобы запутать меня еще больше, то ли потому, что
чужим ответ знать не полагалось.
Он несся вперед, то и дело тыкая пальцем по сторонам. Показал мне свой
огородик; огурцы, миндаль, пышная мушмула, фисташки. С края огорода виднелся
залив, где я загорал час назад.
- Муца.
- Не слышал, чтоб его так называли.
- Албанское слово. - Он постучал по носу. - "Нюхало". По форме той вон
скалы.
- Не слишком поэтичное имя для такого чудесного пляжа.
- Албанцы были пиратами, а не поэтами. Этот мыс они называли Бурани. Двести
лет назад на их жаргоне это означало "тыква". И "череп". - Он пошел дальше. -
Смерть и вода.
Догнав его, я спросил:
- А что это за табличка у ворот? "Salle d'attenter.
- Ее повесили немецкие солдаты. Во время войны они
[90]
выселили меня из Бурани.
- Но почему именно эту?
- Кажется, их перевели сюда из Франции. Они скучали в этой дыре. -
Обернувшись, он заметил, что я улыбаюсь.
- Да-да. От немцев и такого элементарного юмора трудно ожидать. Я бы не
решился искалечить реликтовое дерево.
- Вы хорошо знаете Германию?
- Германию нельзя знать. Можно только мириться с ее существованием.
- А Бах? С ним так тяжело смириться?
Он остановился.
- Я не сужу о народе по его гениям. Я сужу о нем по национальным
особенностям. Древние греки умели над собой смеяться. Римляне - нет. По той же
причине Франция - культурная страна, а Испания - некультурная. Поэтому я прощаю
евреям и англосаксам их бесчисленные недостатки. И поэтому, если б верил в бога,
благодарил бы его за то, что во мне нет немецкой крови.
В конце сада стояла покосившаяся беседка, оплетенная бугенвиллеей и
вьюнком. Он пригласил меня внутрь. В тени у выступа скалы на пьедестале
возвышался бронзовый человечек с чудовищно большим торчащим фаллосом. |