|
Я повернулся к нему. - Какое имя вы носили в Англии, г-н Кончис? Он улыбнулся не так, как обычно; будто обезьяний оскал из-за прутьев клетки. - Не помню. - Вы так и остались холостым? Посмотрев на фото, он медленно качнул головой. - Пойдемте. В юго-восточном углу Г-образной, обнесенной перилами террасы стоял стол. Уже накрытый скатертью: близился ужин. За лесом открывался великолепный вид, светлый просторный купол над землею и морем. Горы Пелопоннеса стали фиолетово- синими, в салатном небе, будто белый фонарик, сияя мягким и ровным, газовым блеском, висела Венера. В дверном проеме виднелась фотография; так дети сажают кукол на подоконник, чтоб те выглядывали наружу. Он прислонился к перилам, лицом к фасаду. - А вы? У вас есть невеста? - Я, в свою очередь, покачал головой. - Должно быть, тут вам довольно одиноко. - Меня предупреждали. - Симпатичный молодой человек в расцвете сил. - Вообще у меня была девушка, но... - Но? - Долго объяснять. - Она англичанка? Я вспомнил Боннара; это и есть реальность; такие мгновения; о них не расскажешь. Я улыбнулся. - Можно, я попрошу вас о том же, о чем просили вы неделю назад: не задавать вопросов? [107] - Конечно. Воцарилось молчание, то напряженное молчание, в какое он втянул меня на берегу в прошлую субботу. Наконец он повернулся к морю и заговорил. - Греция - как зеркало. Она сперва мучит вас. А потом вы привыкаете. - Жить в одиночестве? - Просто жить. В меру своего разумения. Однажды - прошло уже много лет - сюда, в ветхую заброшенную хижину на дальней оконечности острова, там, под Акилой, приехал доживать свои дни некий швейцарец. Ему было столько, сколько мне теперь. Он всю жизнь мастерил часы и читал книги о Греции. Даже древнегреческий самостоятельно выучил. Сам отремонтировал хижину. Очистил резервуары, разбил огород. Его страстью - вы не поверите - стали козы. Он приобрел одну, потом другую. Потом - небольшое стадо. Ночевали они в его комнате. Всегда вылизанные. Причесанные волосок к волоску: ведь он был швейцарец. Весной он иногда заходил ко мне, и мы изо всех сил старались не допустить весь этот сераль в дом. Он выучился делать чудесный сыр - в Афинах за него щедро платили. Но он был одинок. Никто не писал ему писем. Не приезжал в гости. Совершенно один. Счастливее человека я, по-моему, не встречал. - А что с ним стало потом? - Умер в 37-м. От удара. Нашли его лишь через две недели. Козы к тому времени тоже подохли. Стояла зима, и дверь, естественно, была заперта изнутри. Глядя мне прямо в глаза, Кончис скорчил гримасу, будто смерть казалась ему чем-то забавным. Кожа плотно обтягивала его череп. Жили только глаза. Мне пришла дикая мысль, что он притворяется самой смертью; выдубленная старая кожа и глазные яблоки вот-вот отвалятся, и я окажусь в гостях у скелета. Чуть погодя мы вернулись в дом. В северном крыле второго этажа располагались еще три комнаты. Первая - кладовка; туда мы заглянули мельком. Я различил груду [108] корзин, зачехленную мебель. |
