Распорядительный член комитета встретил Слэда и сказал ему самым спокойным и серьезным образом, как человек, который понимает все значение своих слов:

— Слэд, возьмите тотчас же вашу лошадь и отправляйтесь домой, иначе вам придется платить.

Слэд вздрогнул, вперил на говорившаго взор своих темных проницательных глаз и спросил:

— Что вы хотите этим сказать?

— Вы никакого права не имеете спрашивать у меня значения моих слов, — был ответ, — берите же скорее вашу лошадь и запомните, что я вам говорил.

Немного погодя Слэд обещал это исполнить и действительно вскочил в седло, но быв еще сильно пьяным, начал кричать и созывать своих друзей, и под конец, казалось, забыл о предостережении и снова поднял шум и смятение, выкликивая имя хорошо известной куртизанки вместе с именами двух членов, стоящих во главе комитета; это было вроде вызова или, может быть, простая бравада. Впрочем, кажется, намек об опасности, которая ему угрожала, не совсем был забыт, хотя, к его несчастью, он глупо взялся доказать признак своей памяти. Он разыскал Александра Дэвиса, судью, и, вынув револьвер со взведенным курком, держал над его головою, говоря, что берет его залогом для своей безопасности. Так как судья стоял спокойно, не шевелясь, и не делал никакого сопротивления, дальнейших оскорблений не последовало на этот раз. Еще до этого, вследствие критическаго положения дел, комитет нашел нужным и решил арестовать его. Приговор о нем не нашел повсюду сочувствия и в то время, весьма возможно, не был бы утвержден. Посланный отправился в Неваду уведомить членов-распорядителей, в чем вся суть, и доказать всеобщее единогласие по поводу этого дела.

Все рудокопы вышли толпою, оставили работу, встали рядами и образовали колонну около шестисот человек, сильных и вооруженных с ног до головы, которые и пошли в Виргинию. Предводитель этой корпорации хорошо знал взгляд своих, людей на этот предмет. Он поощрял их идти вперед и, наскоро собрав на митинг членов-исполнителей, сказал им прямо, что рудокопы идут „по делу“ и что если они поднялись, то не для того, чтобы стоять на улице и быть убитыми сторонниками Слэда, и что они его возьмут и повесят. Митинг был малочислен, так как жители Виргинии вовсе не были расположены заниматься этим делом. Это многозначительное сообщение понятий нижней части города было сделано группе людей, которыя совещались за обозной фурой, за складом на Мэньстрите.

Комитет не желал доводить дело до крайности. Все прежния исполненныя ими обязанности были ничто в сравнении с предстоящею; но они должны были решить, и решить скорее. В общем согласились, что если вся корпорация рудокопов будет за повешение его, то комитет должен предоставить ей привести это в исполнение. Предводитель их, услыхав это, быстро помчался к своей команде.

Слэд как-то узнал о решении и известие это моментально отрезвило его. Он пошел в лавку П. С. Пфута, где был Дэвис, извинялся перед ним за свое поведение и сказал, что постарается все загладить.

Предводитель колонны вехал в Уэллзс-стрит и быстро пошел вперед; стоя против лавки, офицер исполнительной власти комитета вошел в нее и арестовал Слэда, которому тотчас же сообщили приговор суда и спросили, не желает ли он сделать последния свои распоряжения. Несколько человек повторяли ему этот последний вопрос, но ко всему Слэд был глух, будучи всецело поглощен горьким размышлением о своем ужасном положении. Он все время молил о пощаде и просил разрешения повидаться со своею дорогою женой. Нечастная женщина, горячо любившая мужа, жила в это время в их убежище на Медиссоне. У нея была привлекательная наружность, высокая, стройная, грациозная с приятным обхождением, она была к тому же прекрасная наездница.

Посланный от Слэда поскакал во весь опор известить ее об его аресте; тут же села она на коня и со всей энергией, которую возбуждали в этом пылком и здоровом темпераменте любовь и отчаяние, она торопила своего скакуна скорее пролететь эти 12 миль неровной и скалистой дороги, разделявшия ее от обожаемаго ею человека.