ГЛАВА XX
На семнадцатый день мы переехали самыя высокия вершины виденных нами гор, и хотя день был теплый, но следующая за ним ночь была так холодна, что одеяла нам были весьма полезны.
На восемнадцатый день на станции Риз-Ривер (Reese-River) мы встретили восточную команду строителей телеграфнаго общества и воспользовались случаем послать телеграмму его превосходительству губернатору Карсон-Сити (разстояние в сто пятьдесят шесть миль).
На девятнадцатый день мы проехали Большую Американскую степь — сорок памятных нам миль глубокаго песку, в котором колеса утопали от шести дюймов до одного фута. Этот путь проделали мы большею частью пешком, это было скучное и тяжелое странствование: все страдали от жажды, а воды не было. Дорога через всю степь белелась от усеянных скелетов быков и лошадей, можно сказать без преувеличения, что с каждым шагом мы ступали на кость, и так можно бы пройти все сорок миль. Степь эта представляла одно громадное кладбище. Груда шин, деревянных связей и остовов фур попадались повсюду. Не ясно ли, что эти остатки доказывают страдания и лишения, каким подвергались первыя партии переселенцев, отправляясь в Калифорнию?
На окраине степи лежит озеро Карсон (Carson Lake) или «пруд» Карсон, мелкая, печальная площадь воды, не более восьмидесяти или ста миль в окружности. Река Карсон втекает в нее и в ней же теряется, пропадая таинственно в земле, чтобы более не появляться, так как озеро это не имеет исхода.
В Неваде несколько рек имеют эту таинственную участь; оне втекают в разныя озера или «пруды» и тут же исчезают. Карсон, Гумбольдт, Балкер, Моно, все большия озера, не имеющия истоков. Реки всегда втекают в них, но не вытекают, а вместе с тем в этих последних вода никогда не прибавляется и никогда не выходит из своего уровня; что они делают со своим излишком, одному Создателю известно.
На западном крае степи мы сделали остановку в городе Рэгтоуне (Ragtown). Он состоит из одного бревенчатаго дома и не помещен на карте.
Это напомнило мне один случай. Когда мы выехали из Жюлесбурга, на Платте, я сидел на козлах рядом с кучером и он сказал мне:
— Я могу разсказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей ехал по этой дороге; когда он выезжал из Карсон-Сити, он сказал кучеру Генк-Монку, что он обязан читать лекцию в Пласервилле и потому очень торопится туда доехать. Генк-Монк ударил бичем и поехал очень скоро, карета подпрыгивала так страшно, что все пуговицы на пальто Горация оторвались, и наконец он головой своей пробил крышу кареты и жалобно воззвал к Генк-Монку, прося его ехать тише, сказав, что теперь менее торопится, нежели десять минут тому назад. Но Генк-Монк ответил: «Сидите смирно, Гораций, я вас привезу туда во-время», — привезти-то он привез, но что?
Через день или два после этого на перекрестке дорог к нам сел человек из Денвера (Denver); он нам много разсказывал об этой местности и о Джорже Диггинсе. Это был весьма интересный господин и хорошо знаком с делами Колорадо. Через несколько минут он сказал:
— Я могу разсказать вам уморительную вещь, если вы только пожелаете ее выслушать. Однажды Гораций Грилей ехал по этой дороге; когда он выезжал из Карсон-Сити, он сказал кучеру Генк-Монку, что он обязан читать лекцию в Пласервилле и потому очень торопится туда доехать. Генк-Монк ударил бичем и поехал очень скоро, карета подпрыгивала так страшно, что все пуговицы на пальто Горация оторвались, и наконец он головой своей пробил крышу кареты и жалобно воззвал к Генк-Монку, прося его ехать тише, сказав, что теперь менее торопится, нежели десять минут тому назад. Но Генк-Монк ответил: «Сидите смирно, Гораций, я вас привезу туда во-время», — привезти-то он привез, но что?
Спустя несколько дней у Форта Бриджера вошел к нам в карету сержант кавалерии, весьма приличнаго и браваго вида. |