— Посмотрите, нет, сюда, прямо в эту красную грязь, посмотрите, видите, крапинки золота! А эту серебряную нить? Это из руд «Онкель Эб». О таких точно более сотни тысяч' тонн, все обнаружены, заметьте! Когда мы дойдем до самой твердой почвы слоя, то это несметныя богатства! Взгляните на пробу! Не доверяйте лично мне, если не хотите, но поверьте пробе!

После того он вынимал жирный лист бумаги, на котором сделан был разсчет, сколько содержалось серебра и золота в этой руде и сколько сотен или тысяч долларов можно было разсчитывать получить с тонны. Я совсем не подозревал тогда, на какую хитрость шли люди, они приносили на испытание лучшую и богатейшую часть руды, и часто случалось, что этот кусок, величиною иногда в орех, был единственным богатством какой-нибудь жилы, а между тем проба заставляла предполагать, что это средний вывод содержимых в ней металлов.

Вот по такой-то именно системе проб все общество и лишилось разсудка о Гумбольдте. Газетные корреспонденты тоже на этом основании делали свои громадные счета и разсчеты. И если читатель не поленится, то вспомнит богатыя вычисления некотораго газетнаго репортера о том, как выгодно отправлять за кораблях в Англию концентрированную руду и что при отделении металлов, золото и серебро остаются чистою прибылью промышленнику, а медь и сурьма, и еще другия вещества шли на уплаты всех издержек. У каждаго голова была набита вот такими-то сумасбродными и нелепыми вычислениями. Немногие думали о серьезном труде или необходимых денежных затратах; все разсчитывали на труд ина затраты других.

Мы никогда больше не прикасались ни к тоннелю, ни к шахте. Отчего? Очень просто, потому что опыт научил, что секрет настоящаго успеха в серебряном деле был — «не» добывать потом лица и трудами рук своих богатства, а продажею слоев людям, исполняющим тяжелыя работы, рабам труда!

Перед тем, как выехать из Карсона, секретарь и я купили «футы» на Эсмеральде от разнаго рода людей. Мы ожидали иметь большую и немедленную прибыль от слитков серебра, взамен того нам приходилось постоянно платить все возрастающия пошлины и получать требования о высылке денег, необходимых для разработки руды. Эти пошлины сделались, наконец, так обременительны, что необходимо было самому поближе разсмотреть это дело; я решил совершит поездку в Карсон, а оттуда сездить и на Эсмеральду. Я купил лошадь и двинулся в путь, сопутствуемый м-ром Баллу и одним джентльмэном, под именем Олендорф, который был пруссак, но не тот, который составил иностранную грамматику с разными безконечными разговорами в вопросах и ответах, и от которой многим пришлось плохо на этом свете, тем более что эти вопросы и ответы никогда потом не встречались на разговорном языке, по крайней мере, между людьми. Дня два, три мы все ехали, перенесли сильную снежную мятель и, наконец, остановились в «Ханей-Лэк-Смит», род харчевни, стоящей на берегу реки Карсон. Строение это было бревенчатое, в два этажа, и стояло на холмике, среди обширной степи, в которой ничтожная Карсон уныло протекала. Близ дома были оверлэндския почтовыя конюшни, выстроенныя из необожженных кирпичей. Других строений не было вблизи. При заходе солнца приехали около двадцати фур с сеном и расположились вокруг дома, а погонщики вошли внутрь, чтобы поужинать; люди эти были замечательно грубые и неотесанные. Между ними виднелись один или два оверлэндских почтовых кучеров, а остальные были все бродяги и праздношатающийся люд; следовательно, дом был набит битком.

После ужина мы пошли гулять и зашли посмотреть на небольшой лагерь индейцев, расположившийся по соседству.