— Я знал, что мое чутье безошибочно, как компас, товарищи! Вот видите, мы напали на чей-то след, но которому теперь нам легко будет продолжать путь. Поторопимся, чтоб присоединиться к путникам.

Итак, ударив по лошадям, мы поехали рысью, насколько дозволял глубокий снег, и вскоре заметили, по следу, который делался яенее, что мы нагоняли наших предшественников, потому еще поспешили и, проехав около часу, увидели, что следы делались свежее и яснее — но, что главное, нас удивило это, что число путешественников, опередивших нас, казалось, все возрастало. Мы удивлялись, почему такое большое общество путешествовало в такое время и в такой пустыни. Кто-то предположил, что это верно отряд солдат из крепости; приняв эту мысль за истину, мы потрусили быстрее, зная, что теперь они не могли быть далеко от нас. Но следы все умножались и умножались, мы стали думать, что взвод по какому-то чуду преобразился в целый полк, — Баллу даже счел и сказал, что их должно быть около пятисот человек! Но вскоре он остановил свою лошадь и воскликнул:

— Друзья, следы эти наши собственные, и вот более двух часов, что мы, как в цирке, все кружимся и кружимся в этой необятной пустыне! Чорт побери, оно даже совсем гидравлически!

Тут старик не вытерпел, разгневался и стал ругаться. Он безцеремонно поносил всячески Олендорфа, назвал его мрачным дураком и под конец, что, вероятно, по его соображению, было в особенности ядовито, сказал: «Что он ничего не знает и не понимает, не более, как логариѳма!»

Мы действительно все время кружились и шли по собственным следам. С тех пор Олендорф с его «чувствительным компасом» был в опале. После стольких мучений оказалось, что мы все у берега реки, со стоящей на нем гостинницей, которая тускло виднелась сквозь падающий снег. Пока мы соображали, что нам делать, мы увидали молодого шведа, приплывшаго на челноке и пешком отправляющагося в Карсон, напевая все время свою скучную песню о «сестре и о брате» и о «ребенке в могиле со своею матерью»; через несколько минут он стушевался и потом совсем исчез в белом пространстве. Никогда больше о нем не слыхали. Он, без сомнения, сбился с дороги и, уставши, прилег заснуть, а сон довел до смерти. Возможно также, что он шел по нашим злополучным следам, пока не упал от изнеможения.

Вскоре показалась оверлэндская почтовая карета, переехала в брод быстро сбывавшую реку и направилась в Карсон, совершая первую поездку после наводнения. Теперь мы больше не боялись и крупною рысью бодро следовали за нею, имея полное доверие к знаниям почтоваго кучера; но лошади наши были плохими товарищами свежей почтовой упряжке, мы вскоре сильно отстали, но не горевали, имея перед собою верные следы колес, которые обозначали нам путь. Было три часа пополудни, следовательно, надо было ожидать скоро ночь, тут не было приятных сумерек, а ночь прямо застигала вас сразу. Снег продолжал падать все также тихо и часто и не давал нам ничего разглядеть в пятнадцати шагах, все вокруг нас было бело, кусты, покрытые снегом, мягко обрисовывались и напоминали сахарныя головы, а перед нами две, едва заметныя, борозды от колес, постепенно пропадали, покрываясь снегом.

Эти шалфейные кусты, как и везде, были вышиною в три или четыре фута, отстоя друг от друга в семи футах, каждый из них представлял теперь снеговую возвышенность и куда бы вы ни направились (как в хорошо возделанном огороде), вы бы все видели себя едущим по ясно очерченной аллее, со снеговыми возвышенностями по обоим бокам, аллея ширины обыкновенной дороги, ровная и хорошая. Но нам было не до того. Представьте себе наш ужас, когда мы сознали, что потеряли окончательно след колес и что теперь, в глухую ночь, мы, может быть, уже давно плутаем и далеко отехали от правильнаго пути, и скитаемся между шалфейными кустами, все более и более отдаляясь от цели.