Наконец Ольга появилась на пороге.

– Говорит, что любит его! – всхлипнула она. – Я у нее в кармане вон чего нашла!

Это был небольшой серебряный медальон сердечком.

– Alex, – прочитал Капустин надпись под крышечкой. – Он уже подарки ей дарит?

– Ну а что, сам не видишь, что ли?!

Бешенство захлестнуло Валентина Алексеевича. Ничего не соображая, он кинулся к комнате дочери, затряс бешено ручку двери.

– Открывай немедленно!

– Оставьте меня в покое!

– Я вот тебе сейчас дам!

Дверь распахнулась. Анжелика – страшненькая, зареванная – скрестила руки на груди.

– Ну дай! Дай! Только пальцем меня тронь, и я весь дом спалю!

– О, господи! – только и смог простонать Валентин Алексеевич.

Что делать с дочерью подростком, он не представлял. Посадить под замок? Увезти к сестре в Запорожье? Выхода из ситуации не было.

– Что у тебя было с этим американцем? – как можно спокойней произнес он.

– Все! – нахально ответила Анжелика. – А будете мне чинить препятствия, я объявлю голодовку!

И хлопнула дверью, мерзавка.

На следующий день Ольга еще раз поговорила с ней и попыталась объяснить непутевому чаду, что первая любовь всегда кончается плачевно и что из за нее может пострадать папина работа. Но Анжелика только демонически улыбалась в ответ.

Она приходила из школы гораздо позже обычного, на все расспросы отвечала молчанием. Запреты, угрозы, обещания выпороть как Сидорову козу – ничего не действовало.

Нужно было принимать решение.

Никогда ранее капустинские материалы против Америки не звенели таким праведным гневом, никогда он не был так искренен в осуждении империалистической политики США… Но что толку? Обличай, не обличай, а растлитель малолетних Уилльямс все равно будет таскаться за его дочерью. И никому не пожалуешься, ибо делу тут же придадут огласку, а это кончится одним – крахом.

В тот день Валентин Алексеевич почувствовал себя плохо и отпросился с работы. Голова трещала, все мысли крутились вокруг одного и того же. Он открыл дверь своим ключом, положил портфель на тумбочку.

Анжелика с кем то разговаривала по телефону.

– …ну да, он такой гладенький на ощупь, – взволнованно говорила она. – Я его положила в ладонь, а он весь так вздрогнул и задергался. А потом я его придавила чуть чуть, и он… – Увидев отца, Анжелика кинула трубку и поспешно скрылась в своей комнате.

«Значит, американец уже совратил ее!» – в ужасе подумал Валентин Алексеевич.

Он не мог себе этого представить. Это каким же негодяем надо быть, чтобы пристать к четырнадцатилетней девчонке? Впрочем, ему то что? Он уедет в свою Америку и в ус себе дуть не будет.

Валентин Алексеевич хотел было наброситься на дочь, отлупить ее по щекам, но потом остановил себя на полдороге. Анжелика еще ребенок: она просто не понимает, что делает. В любом случае о добрачных отношениях с мужчинами с ней должна говорить мать. А долг отца – защищать семью.

Он прошел к своему рабочему столу, вынул чистый лист бумаги и торопливым неразборчивым почерком написал: «В Комитет государственной безопасности СССР». А дальше – с подробностями – все, что ему было известно: и про скандал в школе, и о непринятии должных мер институтской комсомольской организацией, и о развратном поведении в отношении несовершеннолетних, и прочая, прочая, прочая…

– Вот пусть им теперь компетентные органы занимаются! – с черным злорадством подумал Валентин Алексеевич, опуская письмо в почтовый ящик.

Дело было сделано.

За ужином он пристально следил за дочерью, пытаясь отыскать в ее лице признаки нравственного падения.