– Нормально.

Марика обожала, когда папа ее встречал. Когда она была маленькой, он всегда заходил за ней после музыкальной школы или тренировок по художественной гимнастике.

– Вот бы мой папа меня так любил! – говорила ей с завистью одна школьная подружка. Своего отца она ненавидела и боялась – он был алкоголиком и регулярно ее бил.

О, папа Марики был совсем другим! Даже сейчас он суетился вокруг нее и рвался проявить широту души:

– Так, ты стой здесь, а я сейчас поймаю такси!

– Да ладно, на общественном транспорте доедем, – уверяла его Марика.

Горький, город детства… Она смотрела в окошко автобуса и улыбалась. Здесь был совсем другой, отличный от московского, мир. Потише, помедленнее, поспокойнее… Прянично разноцветный «Детский мир», мост через замерзшую Оку, дома, заводы, дымы…

Папа шумел на весь автобус, рассказывая дочери, что сосед снизу, Гоша Тимофеев, все спрашивал, когда она вернется домой.

– Говорит, соскучился очень. Сколько вы с ним не виделись? Полгода? Год?

При этих словах сердце Марики болезненно сжалось.

Гоша был ее одноклассником. Они с ним часто выходили к подъезду встречать мусоровозку, потом прятали пустые ведра под лестницей и мчались во двор играть. Однажды эти ведра кто то спер – Марике ничего не было, а Гоше бабушка надрала уши.

– Устроился слесарем в цех, – хвастался Гошиными успехами папа. – Большие деньги зашибает. Девчонки за ним табунами ходят, а он все о тебе вспоминает – ни на кого смотреть не хочет.

Сейчас сказать папе, что Тимофееву придется подыскивать себе другую невесту, или пока подождать?

– Приехали с орехами! – продекламировал папа, когда они подошли к родному подъезду.

– Доченька! – воскликнула мама, открыв им дверь. – А похудела то как! Да дай я на тебя насмотрюсь то!

В квартире витали запахи жареного пареного – как всегда, мама наготовила целую кучу еды. Марике выдали ее старые зеленые тапочки, проводили на кухню, вымыли привезенный ею апельсин. Мама сияла и пыталась одновременно накормить ее, напоить и расспросить.

– Может, молочка хочешь? Я только что свеженького принесла.

В Москве молоко продавалось в картонках, а тут – только в тяжеленных стеклянных бутылках, которые потом надо было сдавать. Марика помнила, как ее посылали в магазин: «Купи кефира, сметаны, молока…» Едва допрешь все это до дома.

Мама села напротив дочери, подперла щеку ладонью.

– К нам сейчас дядя Петя придет, обедать будем…

Судя по звукам, папа уже выдвигал стол на середину большой комнаты.

– Мать, скатерть то у нас где?

– На антресоли!

– На какой?

Папа никогда не помнил, что где лежит. Если ему не задавали направление, то он не мог найти даже собственную бритву.

Марика смотрела на весь этот бедлам и волновалась все больше и больше. Как сказать? Как пресечь эту веселую суету?

«Позже. Вечером во всем признаюсь, – решила она. – Пусть хоть сейчас немного порадуются».

Родителей было жалко до кома в горле.

Вскоре затрещал дверной звонок и в квартиру ввалился бородатый дядя Петя, мамин брат – злостный бабник и алиментщик.

– Ба! Невеста! – радостно заорал он, увидев Марику. – Мать, ты видала, какая у нас невеста вымахала?!

– Иди руки мой! – велела ему мама. – Обед стынет.

Обедать дядя Петя любил почти так же сильно, как ухаживать за женщинами, и потому поспешил в ванную.

– Ну что, Москва то еще стоит? – спросил он, когда все уселись за стол.

Марика наложила всем салату.