Он преданно смотрел на меня слезящимися глазами, и я понял, что этот человек не предатель, просто уродился таким, какой он есть, а горбатого, как говорится, исправит только могила.

— Чтобы вы во мне не сомневались, Игорь Алексеевич, — вякнул Маркин, — могу довести до вашего сведения информашечку, которую, правда, ещё не проверил: противники «Народной Инициативы» намерены провести ряд выступлений с использованием технологий «оранжевой революции». Я не стал об этом докладывать, потому что всё это выглядит как страшилка для провинциалов, однако чем чёрт не шутит, когда бог спит. Имейте моё предупреждение в виду.

— Опять ты всё вокруг да около, — недовольно пробурчал я.

— Говори разом всё, что вычитал в Интернете.

Маркин, приподняв голову, глянул в сторону башни с часами, которые пробили очередные четверть часа.

— Через полчаса на Венце, откуда такой богатый вид на Бесстыжий остров, общественность собиралась митинговать, а вот что это — сетевой треп или серьёзное дело — я не знаю.

— Добро, сказал я. — Ступай домой, отдай деньги жене и распей с ней бутылочку шампанского.

Через мгновение от Маркина и след простыл, а я поспешил к «Мерседесу». Моё представительское пижонство во славу концерна подошло к концу. Лимузин был выделен всего на несколько часов, и теперь я мог подъехать к своему дому или расстаться с ним прямо сейчас. Поколебавшись, я выбрал последнее. Сообщение Маркина о возможной бузе против Козырева нуждалось в достоверной и предметной проверке. Но у меня было ещё минут десять свободного времени, и я воспользовался им и, зайдя в бар, заказал бокал пива.

Мне было над чем поразмыслить, хотя, говоря честно, совсем не по душе это занятие — ломать голову над проблемами, которые никогда не будут решены человечеством. Возможно, век-полтора назад перед людьми и брезжило нечто, дававшее им надежду на то, что в мире воцарится справедливость, и всё, до последней слезинки ребёнка, получит справедливое воздаяние в зависимости от тяжести причинённого душе человека вреда. В наши дни об этом ещё любят поговорить и постонать, но даже в саму возможность установления божеской справедливости на земле мало кто верит, тем более в России.

Я запил жёсткий комок в горле большим глотком баварского пива и, поколебавшись, решил, что доложу Козыреву о гибели оппонента, чтобы посмотреть на его реакцию, поскольку был почти уверен в его причастности к ликвидации Синюгина, хотя бы косвенным образом. Спросите, как? Да подмигнул своему Малюте Скуратову, то бишь Ершову, а у того в подчинении есть такие псы, что загрызут любого, только спусти их с поводка. Вспомнив о них, я зябко поёжился: не приведи, господи, попасть им в руки, они даже на меня, приближенного к президенту и почти его родственника, иногда взглядывают так, что становилось холодно и жутко.

Трусоватую зябкость можно было прогнать только чем-нибудь крепким, что выше сорока градусов, и стопарик «Посольской» вдохнул в меня жизнь и трезвое решение: забыть о Синюгине навсегда и никому, даже Любе, не говорить о своих подозрениях относительно его скоропостижной кончины.

Судя по времени, митинг должен был уже начаться, но я не очень-то на него спешил, поскольку не верил в дисциплинированность народных сборищ, особенно в городе Обломова, где поднять на какое-нибудь важное и общественно значимое мероприятие хотя бы два десятка граждан всегда становится неразрешимой задачей. У нас даже советская власть была установлена позже всех губерний в России. И что тогда ждать в наши дни, когда бесплатные концерты мировых знаменитостей классического искусства у нас проходят в полупустых залах и наш сверхкреативный губернатор вынужден заполнять их работниками бюджетных организаций, чтобы поддержать реноме города как культурной столицы Европы в глазах международных бездельников от современной культуры и московского начальства.