И повсюду на всех предприятиях и финансовых учреждениях, во всех службах обеспечения введён красный уровень опасности, о чём я был извещён эсэмэской ещё вчера вечером. Квартира Мити в первую очередь вместе с резиденцией президента попадала под действие защиты и, вполне возможно, прослушивалась, поэтому причастные к безопасности люди были извещены о моём местонахождении и при нужде могли со мной связаться немедленно.
Человек так устроен, что его голова постоянно хоть чем-то да занята, как правило, всякой ерундой и бессмыслицей. Но мне было о чём подумать, конечно, в первую очередь о себе, и оценить все риски и угрозы своему благополучию, которое было напрямую связано с «Народной Инициативой».
Я понимал, что моё значение мельче самой малой финансовой песчинки, что я — не что иное, как шестёрка, тем и жив по милости Андрея Ильича и должен сдувать с него пылинки, тем более, защищать его благополучие, как своё личное. Но как это было сделать, когда угрозу для Козырева представлял, не кто иной, как его сын, которого он зачал в пробирке, воспитал в Англии, и тот оттуда приехал с идеями добра и справедливости, о коих в наши дни можно услышать только от клиентов психиатрической клиники.
Явившись в наш город, Митя своим выступлением в спор-клубе сразу заявил о том, что отныне у Козырева открылось слабое место, и удар в него может обрушить экономического тяжеловеса на колени, и тогда ему можно будет продиктовать условия капитуляции, то бишь отнять за бесценок активы самых доходных предприятий. Против Козырева играли крупные и опытные шулера, но и сам Андрей Ильич был далеко не последним бойцом в боях без правил на поляне беспредела. И то, что на Бесстыжем был объявлен карантин, говорило о его готовности сражаться до конца, а мне сам бог велел быть на его стороне, но не забывать и про свою выгоду.
Ребята Ершова про меня не забыли, и скоро один из них заехал на квартиру Мити, обошёл её с каким-то прибором, затем проверил все запоры на окнах, закрыл все краны и шутейно провозгласил:
— Карета подана! Велено доставить вашу милость на остров.
— Где молодые? — поинтересовался я, усаживаясь в машину.
— Не могу знать! — весело произнёс водитель. — Меньше знаешь — лучше спишь.
Мне любопытно было поприсутствовать на представлении снохи могущественному тестю и присмотреться, как глянет Козырев на Соню, о которой я не мог подумать, не почувствовав, как во мне просыпается затмевающая разум и совесть дикая и слепая страсть к размножению человеческого рода. Но я допускал, что Андрей Ильич уже далёк в силу своего возраста от подобного рода поползновений и проявит к снохе лишь вежливый интерес, без всяких намёков на родственные отношения. Он ведь, если говорить правду, купил её для сына как лекарство от дури, которая, как заразная болезнь, овладела Митей. И при встрече с молодыми Козырев сможет оценить: прошёл ли острый период заболевания у ненаглядного пробирочника или болезнь приобрела хронический характер, и Андрею Ильичу придётся смириться с неравным браком и ждать появления внука.
На Бесстыжем ничто не напоминало о завтрашнем семидесятилетнем юбилее обладателя столь завидных угодий. Карантин на острове был объявлен самый настоящий. Это чувствовалось по тому, что на пристани сидел вооружённый помповым ружьём охранник, обычно многочисленные гости отсутствовали, стрельчатые окна нового терема для приёмов гостей и проведения празднеств были занавешаны, да и сама погода начала портиться. Дул холодный порывистый ветер, Волга раскачалась, расходилась, тёмно-зелёные волны украсили белые пенные барашки, лодки рыбаков сдуло непогодой, и всхолмленная водная гладь была пуста. И лишь возле острова покачивался на якорной стоянке большой чёлн. Присмотревшись, я увидел на нём фигуру человека в дождевике с ружьём на плече и узнал шкипера Алексея Ивановича. Он тоже глянул в сторону острова и помахал мне рукой. |