Из кабинета мы прошли в просторную комнату отдыха, тайное обиталище босса, где я был впервые, и не увидел ничего необычного. Небольшой письменный стол, два дивана, стулья, довольно большой стол, сервированный на четыре персоны, на стене карта Среднего Поволжья, на небольшом столике несколько телефонных аппаратов. Андрей Ильич взял одну из трубок, и до меня донёсся слегка усиленный голос Ершова:

— Он в десяти шагах от меня. Идём по направлению к вам.

— Вот и ладушки! — обрадовано воскликнул Козырев. — Игорь, открой бутылку водки. Поухаживай за стариком, ведь мне сегодня, как-никак, семь десятков стукнуло. Думал, закачу пир на весь мир, да не вышло. Вместо него мне проверку на прочность устроили. И знаешь кто?

— Нет.

— И не надо тебе этого знать ни под каким видом. А за что я тебя, бездельник, содержу, про это скажу — из каприза, нрав у меня такой, что мне нужно иногда выговориться, облегчить душу, а это перед первым встречным не сделаешь, да и среди близко знакомых у меня таких людей нет. Жена после моих двух-трёх слов начинает зевать. Ершов?.. Так он — деревяшка с клыками. А с тобой мне уютно и покойно. Вот проводим Митю и пройдём по Волге вверх до Ярославля, а то и до Валаама.

Пришли Митя и Ершов. Полковник не стал заходить в комнату отдыха, да и Козырев его не пригласил, а к сыну поспешил, и, встретив на пороге, взял под руку, и, подведя к столу, усадил напротив себя, затем уселся сам и требовательно щёлкнул пальцами.

Я наполнил стаканчики, открыл бутылки с водой и соком, поправил на столе тарелки с салатами и мясным ассорти.

— Ты у меня, Митя, на именинах в первый раз. Не обессудь, что карнавала и водной феерии не вышло, но, может быть, это и к лучшему? Но у тебя, поди, не это в голове сейчас. Ты, наверное, обижаешься на свою Соню, но она поступила очень порядочно: дала тебе возможность проверить свои чувства в разлуке, а ведь могла и не выпускать такого завидного мужа из коготков. Что ж, давай выпьем за мои семьдесят. И ты, Игорь, не отставай.

Ершов был при исполнении, и его Козырев юбилейным стопариком не угостил. А я с удовольствием опорожнил стаканчик, чтобы устранить сухоту в горле, которая у меня возникла при лицезрении волнительных прелестей Сони.

— Я не смог тебе сделать подарок, — смущенно сказал Митя. — Но он готов предстать перед тобой завтра.

— Предстать? — удивился Козырев. — Значит, это что-то живое. Надеюсь это не слон, а то он вытопчет весь остров. Кто это? Может, Игорь, это известно тебе?

Я глянул на Митю и возражения в его глазах не увидел.

— Так кто это?

— Сталин, вернее, его двойник, — сказал я. — Его перехватили прихожане отца Антония.

Козырев ухмыльнулся и добродушно погрозил сыну пальцем.

— А ведь я знаю, зачем ты хотел свести меня с этим Сталиным. Ты хотел, чтобы он сказал мне то, чего не решаешься сказать сам. Ведь так? А что мне твой подарок мог сказать? В чём упрекнуть или обвинить? Я о себе всё знаю сам. Знаю, что я предатель идеалов коммунизма, вор, отнявший собственность у трудового народа. Я уже более двух десятков лет эксплуатирую работяг и требую, чтобы они меня любили, как отца родного. Я понимаю, что я выродок, но именно поэтому считаю себя честным человеком.

— Странная и совершенно необъяснимая логика, — изумлённо воззрился на отца Митя.

— Знал бы ты других героев нашего времени, — насмешливо сказал Андрей Ильич.